Выросший в нищете, Тарек паталогически страдал от нехватки образования и наверстывал упущенное в зрелые годы. Собрал приличную библиотеку в том доме, который разбомбили американцы и где сгорели и жена с дочерями, и библиотека, и тот самый известный «Мерседес» от Саддама. Он читал и «Дон Кихот» Сервантеса, изумляясь сумасбродству идальго, а увидев напомнившие пики сложенные зонты, подумал, что в наше время с Дон Кихотами только так – закатают в бетон, и никто не станет выслушивать их нравоучения. Он с пикой, а ему из «Стечкина» в лоб.
Собравшиеся мужчины выглядели, пожалуй, даже чересчур солидно. Никаких тебе бород, фанатичного блеска в глазах! Только у двоих в руках Тарек заметил четки. Их всех можно было охарактеризовать как менеджеров среднего звена, банкиров, портовых инженеров. Солидные костюмы темных оттенков, рубашки, галстуки. Озбек, к счастью, предупредил Тарека о дресс-коде, и он не испытывал неловкости.
По сути эти люди и были управленцами – менеджерами войны и смерти, далекими от религиозности, как неандерталец от фуги Баха. Планирование, мотивация, контроль, организация – все как в солидной фирме. Только на выходе не продукция, а цинковые гробы, которые они переправляют родственникам, чьи дети, мужья погибли в чужой стране за мнимое толкование Корана, за черный халифат и власть бандита-халифа, за похищенные в сирийских музеях и церквях ценности, посланные через Турцию на Запад коллекционерам за немалые деньги. Отправляли цинки не всегда, чаще безымянные, без документов тела растаскивали по косточкам одичавшие собаки в зоне боев, а белые обглоданные черепа безглазо взирали на белое сирийское солнце. Счастье из пустых глазниц не лучилось. Остались дома матери, отцы, жены, дети, живые, родные, осиротевшие, порицаемые соседями, что воспитали боевика. И нет райских кущ, а есть застывший в разверстых глазницах страх, предсмертный и запечатлевшийся навсегда.
Смерть за веру – святость во все времена. Никто не отменял величие подвига – умереть за Родину, за веру, за семью, за честь! Радикальные исламисты опошлили и это.
Тарек считал, что его сын Наджиб погиб именно так, отдав жизнь за Родину и за семью. Стиснув в кулаке военный медальон своего сына, Тарек вечерами молился ему как святому, разговаривал мысленно с ним. Но не хотел принять бессмысленные смерти в Ираке, в Сирии, произошедшие во имя того, чтобы эти (Тарек исподлобья окинул взглядом «менеджеров») наслаждались осенним вечером у Босфора, ели и пили, приезжали сюда на роскошных японских и немецких машинах…