Ксения непроизвольно скривилась от такого избитого штампа, но спорить не стала.
Венки и плоты разгорались все ярче. Течение заметно ослабло, и потому яркие костры на воде медленным косяком удалялись от ковчега. На носу судна что-то громко взорвалось – это Руслан поджег самодельный фейерверк. Красные и синие искры ненадолго раскрасили темнеющее небо и сияющими скорбными каплями опали, затухая. Птицы ошалевшей толпой взвились в небо и с громкими криками бросились в рассыпную, так что весчане не решились на следующий поминальный залп.
К Ксении подошла и Люда – высказать слова соболезнования (Кирилл приходился ей дядей), получить в ответ поздравления с рождением дочери и увести мужа от красивой вдовы. Миша, обернувшись, хотел поймать последний взгляд Ксении, но ту уже заслонили собой Анна и Петровский.
– Кирилл был мне что брат, – Петровский обнял младшую сестру. – Прибрала вода хорошего человека. И наследников-то он не успел оставить…
– Дима! – возмутилась Анна и ткнула брата под ребра.
– Да что я-то? – Петровский осекся, увидев вытянувшееся лицо Ксении. – Да что в этих детях хорошего-то? Добрые такие, хорошенькие, пока младенчики, а потом вырастают в здоровых лбов и допрашивают тебя с пристрастием, не посмотрят, что дядька.
– Допрашивают?
– Да, спрашивают, кто где был, когда Ивана пришили. Руслан и Женька, а Федору отчитываются.
– Мы-то с Димой не имеем к этому отношения, как раз обедали вместе, – усмехнулась Анна, а Петровский бросил на нее быстрый взгляд, – но, по моему разумению, этому человеку нужно памятник ставить. Избавил вёску от убийцы и тирана в одном лице. Мы отомщены.
– И зачем Руслан твой полез в эту историю? Впился как клещ со своими вопросами, тьфу. Не сидится хлопцу, возомнил себя Головой вёски.
– Любит он Женю, – слабо улыбнулась Ксения. Она все еще надеялась, что эти двое помирятся.
Анна помрачнела.
– Дочь цыганки и разлучницы, дочь убийцы не войдет невесткой в мой дом. Пора бы уже ему это понять.
Такие у нее крошечные ножки и ручки, ладошка величиной с чайную ложку, а все тельце умещается, кажется, в одной руке. А пахнет она как сладко…
Свет в каюте был приглушен. Людмила кормила дочь, устроившись в глубоком кресле, та негромко сопела и причмокивала, выпростав ручонку из одеяла и ухватившись за грудь.
Миша с умилением наблюдал за процессом кормления и не понимал, как это вообще возможно: новая жизнь, новый человек и создали они его с Людой вместе. У него и статус новый, которым хотелось гордиться, – отец. Теперь их семья полноценна, теперь ему нужно стать серьезнее, теперь им нужно вырастить дочь правильно.