– А теперь жди, – строгим голосом сказала матушка.
Дауд склонился над ее блюдцем прямо перед глазами Мары. Его узкие ноздри слегка раздувались: он втягивал запах пищи. Затем склонился над бокалом с напитком и так же вдыхал запах несколько секунд. Мара тоже настороженно принюхалась, на мгновение почувствовав себя псом-охотником. Дауд выпрямился и занял свою обычную позу, заложив руки за спину и устремив взгляд вперед. Матушка кивнула. Мара взяла вилку.
– Теперь это каждодневный ритуал, дорогая, – мама аккуратно положила в рот кусочек утки. – Ты не приступаешь к еде, пока твой страж не позволит.
– А если он заморит меня голодом? – ехидно поинтересовалась девочка.
– Не неси глупостей, – в мамин рот полилась брага. Маре такое пока не разрешали. – Это ради твоего же блага.
Диалог прервала сестра, опоздавшая к ужину. Она с сумасшедшей скоростью слетела по ступенькам, свалилась в свое кресло, окинув мать, Мару и даже Дауда коротким безразличным взглядом.
– О, уточка, – весело бросила она. – А это он? Этот самый?
Ее звали Лада. В отличие от Мары, она обладала теплой, живой красотой: имела золотистые гладкие волосы, кожу орехового отлива, зеленые глаза и острый носик. Матушка многое позволяла Ладе, чего никогда не позволяла младшей дочери: носить платья с открытыми плечами, бегать по ступенькам, пропадать ночью в саду, выходить за стены дворца и даже опаздывать на ужин. И на этот раз мать проглотила ругательства вместе с порцией картофеля.
Отмахнувшись от слуг, Лада сама отрезала себе жирную ножку, бесцеремонно помогая руками. Жир стекал по пальцам и пачкал ладони, но ей словно нравилось это ощущение; положив себе в блюдо утиную ножку, она, не обращая внимания на тяжелый мамин взгляд, облизала ладонь широким языком и только потом вытерла ее о полотенце.
– Это Дауд, – произнесла Мара, не будучи уверенной, что сестре это интересно.
– Мгм, – Лада уже поглощала мясо. Жир стекал по ее лицу, капельками останавливаясь на остром подбородке. Мара невольно протерла свое лицо полотенцем, словно ощущая, как это течет по ней, а не по сестре.
– Будь добра, утрись, – мать сказала это немного раздраженно. Лада, дожевав кусок, широким жестом вытерла лицо. Откровенно говоря, в этом и состояло все очарование старшей сестры: она ела, пренебрегая правилами этикета, ругалась, махала руками, но все еще оставалась изящной и хрупкой.