– А сказку? – осторожно спросила Мара, видя, как Галая собирается уходить. Женщина развернулась, охнула, снова обтерла руки о передник. Ладони сухие, но она просто нервничала в присутствии стража.
– Большая уже, – наспех выдумала старушка и поспешила удалиться из спальни. Мара осталась один на один в темноте с нареченным Даудом.
Глаза, конечно, не смыкались. Мужчина стоял лицом к двери, заведя руки за спину – привычная поза. Интересно, а его глаза закрыты?
– А ты не спишь? Сон тоже не нужен, как и еда?
– Не нужен.
«Интересно, если я буду его засыпать вопросами, он будет раздражаться?». Такие мысли редко посещали Мару, потому что она знала: и Лада, и матушка, и Галая, и даже умиротворенный учитель Арай – все взрослые не любят, когда им задают много вопросов. Все эти вопросы слишком мелкие и глупые с высоты их почтенных возрастов. Но Мара так и не научилась отличать глупый вопрос от стоящего.
– Как можно жить без еды и сна? – она поинтересовалась осторожно и немного сощурила глаза, словно может рассмотреть те самые проскальзывающие нотки раздражения еще до того, как они повиснут в воздухе. Все ее тело напряглось. Маре очень не хотелось злить Дауда.
– Я могу.
Без тени злости и раздражения. Все тот же ровный бархатный голос. Не шелохнулись его плечи, руки, он не повел в сторону головой. Его ровная, черная, как стена, фигура осталась монументально неподвижной.
– Я вот так не могу. Я умру без еды. А без сна я… я… усну. Прямо упаду и усну.
Тишина. Тишина – тоже признак вот-вот разгоревшегося гнева. Еще один вопрос, еще одна капля в это море, и он точно сломается, махнет рукой, повысит голос или, что еще хуже, глянет на нее своими желтыми глазищами. Может быть, они даже светятся в темноте.
– А вы из какой крепости?
– Нам-Карк’хтагх.
– Что-что?
– Вы не сможете выговорить. Называйте ее Машинной. Или просто Крепость-из-машины.
Так вот, откуда был акцент Дауда. Столь едва различимый говор прекрасно чувствовал себя в этих странных словах. Бархатный голос словно запел, затанцевал, заволок гортань, разлегся ковром на языке и вылетел бабочкой – так звучали грубые слова этого чужого, сложного языка в речи Дауда.
– Скажи еще раз!
– Нам-Карк’хтагх, – терпеливо произнес Дауд, не выразив ни грамма раздражения. Мара чуть присела на кровати, опираясь спиной в атласную гусиную подушку.