Когда Тихой вышел из дома, он медленно двинулся по тропинке в сторону кузницы. Обернувшись к Марку, он коротко кивнул:
– Не отлынивай.
Марк послушно поплелся за ним. Ганор и Дан, улыбаясь, поприветствовали мальчика, даже ничего не сказав по поводу его разбитого внешнего вида. Оно и понятно: вся деревня наверняка гудела после ночного происшествия. Драки – дело не редкое, но избиения… это совсем другой повод для обсуждений.
– Держи, – Тихой протянул Марку молот и кивнул на наковальню. – Будешь учиться работать.
– Да какой ему молот, – хохотнул Ганор, но в его голосе звучала скрытая горечь, – Погляди на него. Его ж будто шершни изжалили.
– Бери. Молот, – Тихой не слушал кузнеца. Марк взял рукоять обмякшими пальцами, но как только отчим разжал ладонь, молот тут же рухнул на каменный пол с характерным стуком, а мальчик едва не упал вместе с ним, не разжимая пальцы на рукоятке.
Он ожидал смешков или хотя бы какого-то обсуждения этой нелепой, даже унизительной ситуации, но ни Ганор, ни Дан, ни даже Тихой не отреагировали. Марк потянул молот на себя, но он лишь едва поднялся над землей и тут же стукнулся обратно. Тихой в упор глядел на Марка, и мальчик предпринял еще одну попытку поднять молот, но снова безуспешно – в этот раз он даже не оторвался от пола.
– Оставь парнишку, – наконец-то вступился Дан, натягивая огромные перчатки на широкие грубые ладони. – Всем ученикам нужно давать работу полегче. Пусть перенесет руду со склада, у нас тут уже закончилась.
– Это верно, – Ганор коротко кивнул. – Помню, я по молодости тоже молот держать не мог. А сейчас – во! Продолжение руки.
Тихой дал молчаливое согласие. Марку выкатили тележку и дали ключ от склада, где лежало много черных огромных слитков. Дождь уже кончился, постепенно из-за туч показывалось робкое солнце. Мальчишка загрузил полную телегу, но не смог сдвинуть ее с места, поэтому возить приходилось маленькими частями. Тихой занимался выплавкой, он все время косо глядел на мальчишку, когда тот привозил небольшие партии руды и медленно, терпя боль в руках и ногах, разгружал ее на стойки кузни. Марк кожей ощущал ненависть отчима, его презрение к слабому мальчику, руки которого больше походили на березовые ветки.
Загружая очередную телегу, Марк склонился и упер ладони в свои острые колени, чтобы отдышаться. Пот капал с его лба, кудри прилипали к лицу, заслоняли опухшие глаза. Когда же он выпрямился, то увидел тонкую длинную фигуру девушки: перед ним, скрестив руки на груди, стояла Николь. Она ожидающе смотрела на мальчика, а он снизу-вверх, так и не сумев до конца выпрямится, смотрел на нее.