Не теряя ни секунды, мужчина схватился за трубку стационарного номера, стоявшего на самом углу стола, и набрал вызубренный наизусть номер:
– Лилит, дорогая! Ты даже представить не можешь, насколько ты необходима мне сейчас! Что? Ты в Марселе, собираешься плыть к замку Иф на костюмированный бал? Хочешь, чтобы и я туда приплыл? Ох, Лилит, ты же знаешь, как мне сложно приходится после смерти отца… Все расходы берёшь на себя? Тогда я лечу к тебе, Лилит!
Как только на другом конце провода послышались гудки, Виктор отбросил от себя старенький аппарат и полетел в свою спальни, собираться в путешествие в дивный город Марсель. Он понятия не имел, что ждало его впереди, но однозначно, это “что-то” было лучше душных пыльных улиц Пуатье, намертво заколоченной полицией антикварной лавки и шумных пересудов местных жителей.
…
Виктор, несмотря на свою фамилию, не был чистокровным французом, вернее, был им наполовину. Антонио Дюссолье при жизни любил разъезжать по разным странам, и в каждой – заводил короткие, но пылкие романы с представительницами местного населения. Но, к его большому облегчению, эти интрижки не заходили дальше, оставляя после себя не больше сладкого приятного послевкусия. И продолжалось это, пока он не забрёл в Санкт-Петербург, в Россию, где встретил прелестную русскую даму, которая, не довольствуясь малым, сразу же подвела Антонио под венец и родила от него мальчика. Эта женщина была мамой Виктора, Мария Ивановна Абрамович. Его отец любил называть её просто “Мэри”, на что она каждый раз, не на шутку злилась и требовала называть себя не иначе, чем Марией Ивановной. Виктор прожил в России вместе с матерью добрых двенадцать с половиной лет, так как его родители никак не могли сойтись на том, где они будут жить. Мария не могла представить свою жизнь без Питера, с его романтичной достоевской атмосферой, а Антонио напрочь отказывался переезжать из такой знакомой и безопасной для него Франции. В Пуатье мальчик впервые оказался, уже будучи подростком, и то только потому, что отец захотел передать ему свои знания и бизнес. Младший Дюссолье прекрасно вписался во французский колорит, без особых трудностей выучил новый язык, усвоил все тонкости национальной культуры и со временем стал считать себя французом. О исконных корнях уже почти ничего не напоминало, кроме разве что Марии Ивановны, звонившей ему каждое воскресенье из Санкт-Петербурга с тем, чтобы сдержанно расспросить о делах и также сухо пригласить в гости, да славянское имя, данное ему в честь русского дедушки. Конечно, не стоит забывать ещё и про внешность, по словам матери, Виктор был словно “сибирский волк”, благодаря своим светлым, как гранёный алмаз, серым глазам, тёмным угольным волосам и от природы белоснежной коже, которую тот всячески пытался затемнить, нежась по долгу на южном солнце.