Сына священника зовут Толик. Про него анестезиолог Виктор сказал:
– Не знаю я, как там делать. Там рана на полголовы, и из неё мозги вытекают.
Он снял маску, шапочку, вытер лоб салфеткой, нацепил всё обратно и пошёл в операционную.
– Хоть поешьте, Виктор Евгеньевич, – просит сестра Тося, – вам перерыв зачем дали?
Тося маленькая, сгорбленная, рыженькая и старенькая. Она всегда делает вид, что припоминает пациентов, которые поступают вновь и вновь. «А, проходите, проходите, лапоньки, доктор заждался». Хотя, может, и правда помнит: Аня вон каждые четыре недели сюда приезжает.
Аня сейчас на операции. Первая операционная – в «кишке», то есть в маленьком ответвлении коридора. Если в коридоре встать на банкетку и прислонить лоб к стеклу, то через окно становятся видны окна операционной. Там светло так, что слепнешь.
– Поешьте, – повторяет Тося, – ваша жена супчик передала в банке, погреть?
Он молча машет рукой и возвращается во вторую операционную. Он дежурит там с Толиком в ожидании Игоря Марковича, который возится с Аней.
Я слезаю с банкетки и начинаю слоняться по коридорам. Все в основном судачат о сыне священника.
– С кадилом пришёл, говорят? Это вообще разрешают?
– Кто знает, может, он со службы прямо прибежал.
– Вообще-то восемь детей у него. Пять девочек и три мальчика. Четверо с дачи возвращались. Самый старший за рулём сидел.
– Да нет, старший тоже на заднем сидел. Их занесло. Вчера подморозило, март всё-таки.
– С дачи, ишь. Понастроили дач на наши пожертвования.
– Зачем он ребёнку-то руль доверил?
– Так я говорю, он самый старший. Ему двадцать пять. Было.
– Было?
– Да. Трое детей погибли.
– Ох ты Господи.
– Да. Толик только и выжил. Пока. Вон, слышала, что Виктор говорит?
– А где родители-то его?
– Знаешь где? Не поверишь – в церкви!
– А что такого? У него же отец священник.
– Ну конечно! У тебя три ребёнка насмерть разбилось, а ты – в церковь. Вместо того чтобы тут под дверью плакать. А знаете, девочки, что самое интересное? Я вчера спросила: «Почему Бог с вами так поступил? Вы же ему всю жизнь посвятили!» А он мне: «Бог дал, Бог взял. Ропот – грех».