За ними с серьёзным видом наблюдали затёртые в толпе ещё несколько девушек. Навскидку он дал им всем лет по двадцать.
– Девочки, я не понимаю, – говорила, раздвинув локти в стороны, дабы её не смяли в толпе, девушка с серо – голубыми глазами, светлыми волосами, тонким носиком и небольшим ротиком с розовыми пухлыми губками, – что детей в такую толчею по утрам отправлять, можно же и попозже. А сейчас два института едут и ещё люди на работу.– Когда она говорила, её остренький носик чуть поднимался вверх.
– Катя, я вам всем второй год уже твержу одно и то же,– вступила в разговор голубоглазая девушка на высоких тонких каблуках, крепко держа сзади за талию, возмутившуюся сероглазую подругу,– что Владик в нашем доме живёт и ездит в школу с математическим уклоном.
– И что, Лид, что ездит? – не преминула воспользоваться минутной паузой смугловатая девушка с выразительными чёрными глазами и короткими пышными тёмными волосами, назвавшая ранее его «пациентом», – между прочим, в школу к нам Дина тоже с центра на трамвае ездила. А потом ещё квартал пешочком топала. Кать,– обратилась она к девушке с тонким носиком,– помнишь, как Иван Иванович её с Лидой перепутал? Та на урок опоздала, а мы знали, что она в двух шагах от школы живёт. Все засмеялись, а Иван Иванович рассердился. «Как, – говорит,– вам не стыдно! Сами бы поездили на трамвае…». Пришлось всем рот закрыть, – не выдавать же подругу. Всё, девчонки, трамвай. Тина, смотри за мальчишкой.
В это время, окончательно разбуженное гомоном птиц и городским шумом, выспавшееся за ночь солнце взошло на ясном голубом небосводе.
К трамвайной остановке, поскрипывая и поохивая, подошёл трамвай красно – жёлтого цвета с двумя вагонами и замер. С громким скрежетом стали открываться его двери. Заднюю дверь в первом вагоне, куда и направились студентки, заклинило. Ожидавшие его на остановке люди, торопясь: кто на работу, кто на учёбу, толпой, толкаясь и наступая друг другу на ноги, ринулись к дверям. Под напором жаждущих попасть во внутрь, заклинившая дверь с грохотом открылась.
Кто не ездил в семидесятые – восьмидесятые годы двадцатого столетия на утреннем трамвае, – тот не знает жизни. И не понять им, как «приятно» стоять на одной ноге, уткнувшись головой в чей- то урчащий живот; пытаться куда- нибудь спрятать нос от резкого запаха пота, смешанного с запахом женской пудры и духов; вытащить ногу из-под чужого каблука и вежливо попросить перестать толкаться. Блаженно улыбаться, если посчастливиться занять сидячее место, и тут же обратить взор в большое трамвайное окно. А на своей остановке, подобно тореадору, работая локтями и пробиваясь вперёд головой, продвинуться к выходу.