– Она повалилась, а меня как с цепи сорвало. Я ее одну, бедную… ее за всех бил. А когда понял, что натворил, уже поздно было. Из нее крови, как из поросенка натекло. Мертвая была уже. – Мужик хлюпнул носом и утер щеки.
– Герасим Трофимович, почему слова о вашем отцовстве вас так разозлили?
– Да потому что не спал я с ней. Ни единого раза. А она, небось, испугалась, что залетела от кого-то из этих, шакалов, а ей сказали, мол, не теряйся, скажи Герке, что его, он тебя и не выгонит. – Подсудимый ощутимо злился от этих рассуждений. – Да только дуры, старухи эти. Они-то, стервы, думали, что она у меня как подстилка живет, а я ее не трогал ни разу. Научили на ее голову, а я сорвался…
Избыток вкуса убивает вкус. Ольгу мутило от лжи, настолько густо приправленной настоящими чувствами, что даже она не учуяла запаха гнили. Федотов лгал, ей следовало принять это за аксиому, и тем отвратительнее была эта ложь, чем искуснее он выдавал ее за чистую правду. Тишина паузы чрезмерно затянулась, убийца поднял глаза на судью и, видимо, увидел что-то на дне ее взгляда, что заставило его испугаться. По-настоящему испугаться. Но уже в следующее мгновение наваждение рассеялось, Ольга смотрела в по-прежнему глухие и шершавые бетонные глаза, полные скорби и раскаяния, но теперь она была уверена – эта скорбь была не по убитой, не в ее смерти Федотов раскаивался, а, значит, отмстить ее могла лишь высшая мера наказания. Молот взметнулся в воздух и опустился на подставку:
– Суд откладывает заседание, так как дело не может быть рассмотрено в текущем процессе.
К ней тотчас ринулись оба – Вера и Бобров.
– Ольга Феликсовна, в чем дело? – Голицына-Мартынова явно рассчитывала уже сегодня почивать на лаврах. Судья наспех выдумывала причину:
– В материалах ничего не было о слабоумии Ушаковой, и экспертизу энергетических следов проводила только одна сторона. Не стоит думать, Вера Алексеевна, что если вы Боброва можете подловить на незнании процессуального кодекса, то это сработает и со мной.
– Да я не думала…
– Уведомление о новой дате отправлю вам обоим вечером. – Вера была ошарашена, и Ольга понимала, почему – дело было кристально чистым, зачем рассматривать его еще день, было неясно. Никому, кроме самой Ольги. – Бобров, у тебя три минуты, чтобы занести в мой кабинет материалы по делу.