Реагируя на донос Бурковой, заведующая библиотекой Е. Д. Соколова в объяснительной записке, адресованной заведующему Секретариатом Президиума ЦИК С. П. Терихову, дала Нине Розенфельд следующую характеристику:
Лживый и изворотливый человек. Старается всегда противодействовать и к этому же склоняет своих сторонников[79].
На допросе в НКВД, куда ее пригласили в качестве свидетеля, Елена Демьяновна повторила свою характеристику Н. А. Розенфельд (да и что другое могла она сказать следователю Кагану):
Я считала всегда, что Розенфельд мерзкий человек, лживый и изворотливый… Розенфельд не производила никогда впечатления советского человека, хотя у меня нет формальных данных обвинять ее в антисоветской деятельности… Я повторяю, что Розенфельд, насквозь лживый человек, при мне маскировалась под советского человека, но я лично внутренне представляла ее себе совершенно иной и ей не доверяла[80].
Но что же поделать, если этот нехороший человек, сокрушалась Соколова в объяснительной записке, а также многие другие сотрудники
работали в библиотеке задолго до моего прихода. А некоторые прибыли с аппаратом Правительства еще из Смольного[81].
Тут надо отметить, что из доноса Бурковой мы как раз и узнаем, что Нина Розенфельд и есть тот сотрудник, который “прибыл из Смольного”. Енукидзе же в письме Н. И. Ежову от 29 мая 1935 года упоминает Н. А. Розенфельд как “работавшую у нас еще с 1917 г.”[82].
Это последнее обстоятельство, а также трудность нахождения в Кремль работников со знанием 2–3‐х иностранных языков служило серьезным препятствием для снятия их с работы[83].
Так что до поры до времени Елене Демьяновне, как и М. Я. Презенту до нее, приходилось мириться с засильем “чуждых элементов”. На момент возникновения “кремлевского дела” Н. А. Розенфельд являлась одним из “ветеранов труда” в Правительственной библиотеке; вплоть до самого ареста она работала в должности старшего библиотекаря, занимаясь разбором иностранных книг и прессы (и, естественно, специальным их хранением). Но все же после ухода Екатерины Мухановой Соколова “созрела” и для увольнения Н. Розенфельд. В новой записке от января 1934 года, адресованной С. П. Терихову, она предлагает уволить Нину Александровну “как чуждого человека и не поддающегося влиянию”. Но (благодаря очередному вмешательству Енукидзе) вопрос с увольнением так и не был решен вплоть до ареста Н. А. Розенфельд по “кремлевскому делу”.