– Тебе помочь, девочка?
– Да, скажите, сколько миль до Сент-Пола?
– Чем больше сумма, тем меньше расстояние.
Мужчина с седыми усами и со старой потрёпанной кепкой улыбается своими неухоженными зубами. Хочет денег. Я кивают головой, захожу внутрь.
Это и был твой ход, Тейлор?
Прошла неделя. Трудно поверить, но я каждый день ходила в школу без пропусков. Уверена почти наверняка, что под конец года у меня будут большие проблемы с учителями, их предметами и оценками.
Иду по школьному коридору, и ничего не предвещает беды. Вроде… Вот только что-то гложет меня. Что-то скребётся прямо под сердцем. Что-то мерзкое ползает там и слюнявит орган, который, кажется, должен отвечать за чувства. Я о чём-то думаю, но не знаю, о чём стоило бы думать. Я куда-то смотрю, но снова сомневаюсь, что в нужную сторону. Фортепиано в моей голове начинает играть мелодию. Я хмурюсь, ведь не знаю этой песни. Как мои собственные мысли могут быть мне не знакомы?
Мелодия доносится из кабинета музыки, который должен быть давно закрыть. Наш преподаватель взял больничный, так что его кабинет всегда должен быть под замком. Я останавливаюсь у двери и неуверенно опускаю ручку. Тихо-тихо, чтобы это слышали только мои демоны. Открываю дверь, замираю на месте. Человек, сидящий у фортепиано, совсем не собирается смотреть в мою сторону или даже замечать меня. Он продолжает делать то, что ему нравится. Люди особенно прекрасны в те моменты, когда окружающий мир для них не так важен, как их занятие. Я любила смотреть, на то, как подростки, сидя за столиком в кафе, не отрывались от своих телефонов, поедая бургеры, и улыбались. Да, они сидели за одним столиком. Да, они не разговаривали друг с другом. Но их лица были прекрасны. Было прекрасно каждое их движение.
Я медленно вошла в кабинет и села за одну из парт. Куча инструментов сейчас казалась горой хлама, но фортепиано… Оно было ухожено, словно кто-то каждый день смахивал с него пыль. Словно только оно было живым среди кучи мусора этого кабинета.
– Мистер Камски оставил мне ключи от своего кабинета перед тем, как уйти на больничный, – пояснил парень, ответив на мой немой вопрос. Он продолжал играть и не смотреть на меня, но теперь казался не таким отмороженным. Выглядел он странно. Серые джинсы, порванные в некоторых местах, будто специально, такая же серая шапка, из-под которой торчали кучерявые русые волосы, расстёгнутая красная клетчатая рубашка и очки. Он был таким же странным, как и мелодия, которую он играл.