И снова в уме проносится миллион ответов – я мгновенно придумываю минимум четыре шутки на тему, но дальше диалог уходит куда-то еще. К тому времени как я добираюсь до конца, Касси и Шарлот уже успели обсудить по крайней мере пять различных тем, и я пропустила все до единой. Все из-за того, что в «Синфе» нужно держать телефоны в тупой корзинке на входе в класс.
В горле встает внезапный комок, и я смотрю в окно, стараясь дышать медленно и глубоко. Вместо этого каждый вдох выходит неровным. В голове раз за разом проносится: «Так нечестно. Нечестно, нечестно. Не. Честно».
Да, я в курсе, что звучу как маленький ребенок, но, блин, как же это все чертовски несправедливо. В «Миньянге» у меня были подруги. Хорошие, с такими девчонками можно и состариться. А что, если я ошибаюсь? Вдруг мы с Касси стали так близки только потому, что годами сидели в одном классе? А теперь, когда меня там нет, она вообще может прийти к выводу, что у нас мало чего общего. И почему мама с папой решили, что меня вот так просто можно выдернуть из единственной школы, в которой я училась десять лет, и бросить в холодную и враждебную среду, где все придется начинать с нуля. Ну почему? Только потому, что туда ходит Джордж Клуни, а значит, это точно самая крутая школа Джакарты. Нечестно. Почему я должна страдать из-за амбиций своих родителей?
Теперь я так расстроена, что у меня нет сил отвечать на сообщения. Да и в чем смысл? Они молчат уже час. Касси наверняка на внеклассных занятиях – она играет на виолончели в школьном оркестре. Шарлот вообще спит небось. Уронив телефон на колени, я прислоняюсь головой к окну.
Стоит мне перешагнуть через порог дома, как мама тут же кидается ко мне.
– Кики-и! – восклицает она, вцепившись в меня и таща через всю гостиную на кухню. – Я купила твой любимый чизкейк с убе и латте на овсяном молоке, знаю, ты их обожаешь. Иди сюда, расскажи, как день прошел.
Глядя на нее, я чувствую, как весь этот отвратительный день обрушивается на мои плечи. А вместе с ним вспыхивает злость, подобно раздутым углям.
– Хреново он прошел. Ненавижу эту школу. Все еще не понимаю, зачем мне надо было переводиться из «Миньянга», – хотя нет, понимаю, потому что ты хочешь, чтобы я, как ты, вечно пыталась подняться в обществе.
Улыбка на мамином лице застывает, и я чувствую укол вины, но ее тут же заглушает злость. Потому что я все правильно сказала.