– Где Калмин? – медленно спросила я.
Через несколько секунд удушающей тишины Асина ответила:
– Его нет.
«Его нет…»
Слова эхом разнеслись по комнате.
«Его нет…»
Мои разбитые в кровь губы сами собой растянулись в злой улыбке.
«О… это хорошо. Очень, очень хорошо…»
– В смысле его нет? Пропал? Похищен? – Я на миг умолкла, не в силах сдержать ухмылку. – Умер?
Из горла Асины вырвался рык.
– Прими мои соболезнования. – Смех забурлил в моем больном горле. – Мои самые искренние соболезнования, Асина…
– Остальные думают, что это сделала ты. И я не стала их разубеждать, – злорадно прошипела она.
Улыбка пропала с моего лица.
– Сделала что?
Асина молчала. На мгновение мне показалось, что на ее лице мелькнуло чувство, очень похожее на страх.
У меня возникло ужасное предчувствие.
– Где он? – Не то чтобы мне это было интересно, но кинжал все еще был приставлен к моему горлу. – Где Калмин?
Она не проронила ни слова, но ее взгляд продолжал прожигать меня насквозь. Может, и вправду решила убить меня? Если Чернокровые думают, что именно я что-то сделала с Калмином, то у Асины нет никаких оснований оставлять меня в живых.
Я затаила дыхание, сожалея о своем ехидстве.
Проклятье…
Асина наконец холодно ответила:
– Его похитили.
– Кто похитил?
– Не кто, – прошипела она, – а что.
Кровь застыла в моих жилах. Теперь я точно видела, что, несмотря на ярость, Асина сильно напугана.
Ни с того ни с сего в памяти всплыл токкэби с яркими серебряными глазами, которого я встретила на крыше. Нет, не может быть, это была галлюцинация…
Всего лишь галлюцинация.
Верно?
– Он унес его. Прямо из собственной постели. Я была там, я все видела собственными глазами.
Ярость исказила лицо Асины. Она рывком подняла меня с пола и снова поволокла за собой. Я чувствовала, как ее ногти впиваются мне в кожу.
Я закрыла глаза.
Она тащила меня по коридорам, но единственное, что я чувствовала в этот момент, так это тошноту от ее рывков и толчков. Только когда все стихло, я приоткрыла глаза.
Мы находились в спальне. Той самой, откуда Калмин исчез.
На стенах косо висели картинки в рамках, изображающие обнаженных женщин в неприличных позах. На полу валялась мятая одежда и три пустые бутылки из-под рисового вина. На кровати – море грязных простыней, все еще пропитанных запахом мускуса, который лишь немного заглушался резким запахом одеколона.