– Куина ты уже знаешь.
Даже не взглянув на меня, он подходит к столу и наполняет водой золотую чашу вроде той, что стояла на алтаре. Потом добавляет в нее три капли из обсидианового флакона, напоминающего тот, что дал мне Дрю. Пугающий факт.
– Что в этом флаконе? – интересуюсь я.
Вампы обмениваются взглядами.
– Кровь, – отвечает Кэллос.
«Наверняка взятая у охотников в ночь кровавой луны».
Однако все мысли вылетают из головы, когда прямо у меня на глазах Куин начинает меняться. Кожа становится смуглой, чуть темнее, чем у Рувана и Вентоса, глаза вновь обретают ясность, по щекам струйками стекает чернота. Спутанные лохмы на голове превращаются в коротко подстриженные, слегка зачесанные вперед рыжевато-каштановые пряди. Он кривит пухлые губы, печально уставясь перед собой.
Значит, вампы пьют человеческую кровь, чтобы скрыть чудовищный облик. И ради ее добычи каждое полнолуние нападают на людей. Вероятно, только постоянное употребление крови позволяет им думать и говорить. Именно поэтому эти вампы кажутся более разумными, тогда как те, кто выходит на охоту, похожи на неуклюжие трупы.
– А это, друзья мои… – резко замолчав, Руван бросает на меня вопросительный взгляд. – Я не знаю, как тебя зовут.
Я торжествующе улыбаюсь. Наконец-то до него дошло. Возможно, тот факт, что я так долго скрывала от него собственное имя, воспринимается не слишком значительным. И тем не менее это пусть маленькая, но победа. Теперь можно заодно проверить, как вообще работает кровная клятва.
– Меня зовут… – Вымышленное имя застревает в горле. Я откашливаюсь. Значит, Руван говорил правду: мы не способны лгать друг другу. Ну, по крайней мере, я точно не могу. На всякий случай не мешало бы так же проверить и его. – Риана, – выдавливаю я. Значит, полуправда допустима. Хорошо, может пригодиться.
– Сколько вампиров ты убила, Риана? – уточняет Вентос, поглаживая темно-каштановую бороду.
– Одного, – честно отвечаю я и тут же жалею, что не увеличила число, чтобы звучало более грозно.
– Одного? – усмехается он. – Лжешь.
– Думай, что хочешь, – пожимаю я плечами.
– Она еще совсем девчонка. – Уинни садится, прижимая к груди скрипку. Осторожно трогает струны, но не играет какой-либо мелодии. Просто извлекает резкие, пронзительные ноты, совсем не похожие на предыдущую музыку. – И не смогла бы убить многих.