По данным переписи 1913 года, 85% населения в России жили в деревнях и сёлах и только 15% – в городах. Это означает, что как минимум 85% читающих эту книгу своими корнями уходят именно в деревню и деревенский культурный код. Но в школе все учили Пушкина, и это могло сформировать неверную картину сословной принадлежности (на всякий случай: деление на сословия моё, авторское).
Смею предположить, что в голове каждого из нас идёт некое противостояние кодовых систем: культурный код города VS культурный код деревни. Для вас, к примеру, блин – это символ солнца или поминальное блюдо? Цвет смерти – чёрный или белый? «Чёрное солнце» – это новый культурный код, а «белое поминание» – архаичный. У современника эти коды причудливым образом уживаются в определённой пропорции. И даже если я – городской житель в третьем поколении, то семейные сценарии и поведенческие установки «деревенского сословия» всё равно живут во мне в фоновом режиме и иногда вступают в конфликт с более «свежими». С этой колокольни «сословных несостыковок» эта книга может выступить недостающим звеном для лучшего понимания себя.
Ещё важно договориться об исследуемом периоде. В книге речь будет идти о русской традиции XX, XIX веков, максимум XVIII. Именно об этом периоде у нас есть достоверные данные этнографических экспедиций, в которых были записаны песни и обряды, собраны наряды и артефакты, хранящиеся в музеях. Опять тут стоит отметить, что город не очень-то интересовался жизнью деревни, не видел в этом ценности. Экспедиции – это что-то на гурманском для интеллектуальных эстетов. Таких энтузиастов оказалось немного, и им большой поклон.
Как деревня жила раньше, мы знаем только ориентировочно. Например, сколько хранится ткань? Не в музейных условиях, а в деревне в естественном бытовании? Двести лет? Тем более с учётом истории нашей страны с войнами, переселениями и другими перипетиями? Да и кто ж в здравом уме хранит рабочее? Вот и получается, что в музеях мы можем найти только праздничную одежду.
А песни? Первая звукозаписывающая аппаратура – фонограф – появилась в 1877 году, и то бо́льшая часть раннего архива была утеряна и разрушена из-за хрупкости катушек. Фактически мы имеем тексты старинных песен XVIII–XIX веков, а звучание – только XX века, когда первая волна фольклорного движения вдруг обнаружила архаичный пласт культуры в деревне и ринулась записывать бабушек. Получается, что старинные песни не настолько уж и стары.