Грифоненку надоело, что ему не дают яблоки. Он неумело, на неразвитых крыльях взлетел над загоном и бросился, выпустив когти из всех четырех львиных лап, на того, кого считал виновником отсутствия «десерта». То есть на Силвейна.
Сердце у меня екнуло. Еще не хватало обвинений в том, что я натравила грифона на преподавателя!
Но схватить, остановить зверенка я не успевала. Только выкрикнуть:
– Закат, нельзя!
И тут случилось чудо. Грифоненок, уже готовый расцарапать симпатичное лицо Силвейна, неожиданно развернулся назад. Конечно же, для его слабых крыльев это оказался чересчур сложный пируэт. Закат, пискнув, неуклюже брякнулся на землю. Я бросилась к нему, но грифоненок гордо отвернулся и посеменил обратно к своему загону. Теперь уже с обиженным видом – дескать, ну что за люди, даже отгрызть никому ничего не дали!
А Силвейн как стоял с засунутыми в карманы руками, так и продолжил стоять. Только синий взгляд стал суровее.
– Ты дала ему имя, – сухо сказал он.
– Больше никто об этом не позаботился!
– Только наездник имеет на это право, – отчеканил Силвейн.
Я осеклась. От осознания, что я сейчас натворила, начали холодеть ладони.
Мои игры с Закатом были невинными, пока о них никто не знал. Связь с грифоном, которая выстраивалась между ним и его наездником, считалась священной и длилась всю жизнь. Кое-кто из наездников отказывался ездить на других грифонах, если с его собственным что-то случалось. В Небесной академии обычно даже студентов набирали ровно столько, сколько этой весной родилось грифонят. На первом курсе ученик привыкал к выбранному зверю и только в конце года давал ему имя. Так формировались узы, необходимые для слаженной работы зверя и человека. В конце концов, именно благодаря тому, что наше королевство научилось приручать грифонов, оно стало сильнейшим среди всех…
И тут появляюсь я. Мелкая прислуга, еще и незаконнорожденная, о чем свидетельствовали серые волосы. Выскочка, которая настолько обнаглела, что дала грифоненку имя, даже не обучаясь в академии!
Меня не просто выкинут отсюда. Меня прямо здесь и закопают.
– Я н-не хотела н-ничего плохого! – выпалила я.
– Не сомневаюсь, – насмешливо ответил Силвейн. – Только, по моему опыту, с этих слов и начинаются все катастрофы.
Это конец. Мысль о том, что в академии мне работать больше не дадут, была вполне отчетливой.