Было холодно и глубоко, в голове немного даже прояснилось. Но сильного течения не обнаружилось, и ребенка, уже потерявшего сознание, я довольно легко подхватила за одежду и выволокла на берег.
– Умер! – завопила толстая баба в красном платке. – Сыночек мой единственный! Забрал водяной дракон свою жертву!
– Уймитесь, женщина. С чего он умер-то? – одернула скандалистку я. – Воды нахлебался и замерз.
И, сложив щуплого мальчонку пополам, я открыла ему рот и надавила на корень языка – чтобы вызвать кашель и рвоту. Баба заорала так, что у меня заложило уши.
– Не трожь Юлика! Не издевайся над покойником, ведьма! Люди добрые, вы поглядите, что делается! Она ж ему язык вырывает! Язык утопленника в черной магии – первое дело для зельев.
Пипец дура психованная. Видела я таких истеричек в больнице, но ведьмой меня обозвали впервые. Если б я была так занята, то непременно б ее обругала. Но мальчишка у меня в руках дернулся, закашлялся… а потом его наконец стошнило.
Народ ахнул, что-то зашептал испуганно.
– Ведьма! Она забрала его душу и поселила внутрь беса!
Да мать вашу за ногу!
Я положила дрожащего мальчика на бок, поднялась и гневно на нее уставилась:
– Ты головой стукнутая, что ли? Я не ведьма. И мальчик не умер. Захлебнулся чутка, но не умер. Все с ним хорошо будет.
– Еще бы ведьма призналась, что она ведьма, – веско заявил крупный дядька с сальными волосьями, торчащими в разные стороны, и неухоженной бородой. На нем, кстати, были сапоги, что, несомненно, указывало на высокий статус. – Эх, Векка, погубила она твоего Юлика. Кабы помер в невинном детстве, было б ему благо. Проступков-то немного, душа бы высоко полетела. Ажно до драконов. Родился бы в следующей жизни в семье мага или даже в небесном дворце. А теперича чего?
– Чего? – с подозрением спросила баба, шмыгнув носом.
– А непонятно, чего. То ли он, то ли бес. Не удивлюсь, коли он тебя по темени сожрет. И весь твой выводок тоже.
– Так чего, его убить теперь? – удивленно спросила баба.
Я на всякий случай подхватила мальчика на руки. Легкий какой, словно не кормят его совсем. А ведь на вид уже лет пять ему!
– Да лучше б убить, – покивал старик. – Но ты ж мать, тебе виднее.
– Так не могу я кровиночку-то свою, – запричитала баба. – Хошь и шестеро у меня, а все за кажного сердце болит!