Избрание ольфандца императором положило конец борьбе партий внутри Ольфанда. Избранный император сразу становился королём сердца огромной северной державы, ибо титулы повелителя Хладланна и короля Ольфанда были нераздельны со времён Одальда Хелминагора. Зато началась борьба партий всеимперская, а Вольрик стал её сердцевиной, притягивая к себе королей, имперских князей и вольные города, словно магнетический камень железные опилки.
Стойден помнил тот момент, когда курии Имперского Сбора отдали голоса за Вольрика. Жар, потные ладони и шум крови в голове – вот, что он ощущал тогда. Он чувствовал радость и облегчение от победы друга в тяжкой борьбе. Но тогда же зарождался ростками смутных опасений и страх перед будущим.
– Я назначаю тебя главой моей тайной стражи, хранителем моего покоя, – сказал спустя пару дней после Имперского Сбора Вольрик, почесал косматую бороду и улыбнулся. А Стойден понял, что опасения его проросли, обернувшись явью.
«Мои беды теперь твои», ты хотел сказать? – подумал в тот момент граф Стойден. – Впрочем, ты, пожалуй, и не думаешь ни о каких бедах…»
– Великая честь для меня, ваше императорское величество – произнёс он тогда вслух.
С тех пор прошли месяцы, а Стойден всё ещё недоумевал, как он оказался на своём посту. За какие заслуги его, любителя охоты, грабежа да небольших драк дружина на дружину, которые в Ольфанде отчего-то зовут войной, назначил старый друг главой соглядатаев и убийц Серебряного Престола?
И всё-таки Стойден лукавил перед самим собой, ибо он знал, что Вольрик считает его умным человеком, самым умным из тех, кому доверяет душой. А душа у Вольрика была воинская. Вольрик был военачальником, идущим впереди рати, ведущим рать за собой. Секирой и копьём, пешим или конным, он расчищал себе дорогу к победе, а в политике смыслил столько же, сколько кобольд в натурфилософиях и метафизиках.
«Собственно, поэтому его и выбрали, – рассуждал Стойден. – В этом же причина, почему он назначил меня своим тайным советником».
Он прогнал прочь посторонние мысли и вновь склонился над лежащей на столе картой. Взгляд его быстро скользил по долам и полям, лесам и горным хребтам. Они не интересовали графа, в отличие от миниатюр городов и замков, да гербов их владетелей. От королевств Летних Земель взор его перешёл к Хладланну, перемахнув за делящий запад обитаемого мира Межеланский Хребет.