Ему не нравилось предаваться подобным мыслям, поэтому он резко вскочил с кровати. Нужно выйти. Нечего сидеть на кухне, намазывая масло на тосты вместе с Барри и слушая его веселый треп о различиях между конкурирующими марками растительных спредов. Снаружи раскинулось бледное небо, тоскливое и пустое. Ветер гонял мусор по неухоженному садику перед домом. Совсем непохоже на Лос-Анджелес, где все эти годы жила его мать. Замужем за кинопродюсером. Наверное, она богатая. Гламурная. Адам стукнулся лбом в запотевшее оконное стекло, чтобы легкая боль отвлекла его от мыслей о матери – о дне, когда она ушла, и о том, что было после, – и спустился вниз, затолкав телефон в карман худи и сунув кошелек в другой. Его рука на секунду задержалась над россыпью масок на столе в прихожей, но теперь это уже никого не волновало. Даже его самого, несмотря на то, что он из-за этого потерял. Несмотря на то, что он знал. Он пронесся мимо кухни, прежде чем Барри успел вымолвить хоть слово, поднося тост ко рту. На улицу, навстречу дню, не холодному и не жаркому. Топая по грязному тротуару, он думал только о Делии. О том, как это примет она. Что это будет означать для нее. Для них обоих.
Кейт едва не опьянела от счастья побыть одной. Когда-то она принимала это как должное. Просто оказаться женщиной в кафе, самой по себе. И снова началось – в последнее время в ее голове крутился фильм, словно она видела на экране саму себя. «Женщина набрала больше десяти кило. Сапоги застегиваются только наполовину. На голове отросли темные корни, а на лице появились новые страдальческие морщины».
Но она хотя бы смогла выйти из дома и, слава богу, вокруг было тихо. Не нужно было никого утирать, нянчить или утешать. Всего на час, и это было здорово – хотя бы на минутку получить возможность поднести к губам чашку кофе и ощутить вкус пенки, не слыша жалоб Адама, тянущего ее за руку, и не напрягая слух, не заплачет ли Кирсти. Трудно заниматься чем-то еще, если твой ребенок может умереть в любой момент, и уже одни усилия, необходимые чтобы сохранить дочке жизнь, изнашивали Кейт, словно старые часы. Ей казалось, что она неплохо справлялась после рождения Адама – да, у него случались истерики и он не рано научился говорить, но ее фигура вернулась к прежнему виду, словно упругий теннисный мячик, и она не реагировала на его плач, как и полагается, пока ребенок не прекращал плакать. Но в этот раз… Этот раз ее сломал.