– Я шучу, Наташа, очень рад тебя видеть! Что случилось? – Урод отъехал к своему рабочему столу, подальше от девушки, чтобы целиком ее рассмотреть. Глазные яблоки мужчины прокрутились на триста шестьдесят градусов внутри орбит и вернулись на место.
Девушка пыталась отдышаться и не могла произнести ни слова.
– Чего к ней пристал? Что случилось? За третьими знаешь как следят? Каждое слово надо обдумывать! Наташенька, детка, чем тебе помочь? Ты меня проси, меня. – Топтунья тоже отъехала на своей коляске, готовясь рассказывать.
– Попей воды, она хоть и с радиацией, но в твоем положении… – Урод не знал, как закончить фразу, и лишь протянул стакан девушке, а затем вернулся на прежнее место. Наташа, обливаясь теплыми струями, стекающими со щек, стала жадно поглощать предложенную воду.
– Я, Наташенька, раковая теперь. Боли уже начались, а опиумы мне не дают. Выписывают, а присылают пустые коробки. Я им: «Что случилось?» А они один ответ: «Лучевые!» Ну какие лучевые? Они не знают, что это такое и как этим пользоваться! У них там своих забот хватает. Мясо живое жрут! – Топтунья активно жестикулировала. Словно компенсировала движениями рук парализованные ноги.
– Тихо, тихо. Ты думаешь, ей хочется твое нытье перед своей смертью послушать? – перебил коллегу хриплым голосом Урод.
– Перед какой смертью? Это мы, первые, опасные. А у третьих аресты по-другому заканчиваются. Они поболтают, поговорят, потом им укольчик успокоительный сделают и отправят рожать. А кому больше рожать-то? Уродов и так хватает. – Топтунья не теряла веселого настроя даже в нервном напряжении.
– Спасибо! – наконец вырвалось у Наташи.
– Ты сиди-сиди, Наташенька, отдыхай. – Топтунья сделала паузу и направила свою коляску к стеклянному шкафу. Повернувшись, она продолжила: – Так вот, про опиумы. Они их себе в министерство на последний этаж забирают. Ты думаешь, они что-то решают, договариваются? Была я там раз, давно еще. Еду в вагоне, а глаза-то у меня – один выше, другой ниже. Я за повязкой черной и увидела: выходит, круглый такой, глазищи большие-большие. Хохочет, а зрачки весь белок глаза закрыли. Я и смекнула: не уродство это, а наркотики. Все они там такие. Вот и последний этаж себе заняли. Не должны первые жить на этом свете, не по-божески получается. Они ведь потомки неверующих и сомневающихся. А эти за жизнь держатся, не верят в новый мир. И создают его себе прямо сейчас. – Топтунья открыла шкаф и достала оттуда шприц и небольшую ампулу с прозрачной жидкостью. – Ты, Наташенька, девочка смышлёная, но неверующая. Это грех, грех. – Шприц наполнялся снадобьем.