– Птица, – фыркнул палач, – какая ты птица… Птенец.
– И не боишься? А ну как Величество прознает?
– Стены толстые, – сказал палач, и плеть взвилась снова.
Днём Тиль не верил, что этим и правда кончится. Величеству вслед он только разухмылялся, а когда спустя час никто так и не пришёл, чтобы учить его хорошим манерам, окончательно уверился – Величество не идиот и раньше времени свой драгоценный сосуд не тронет.
Тиль ошибся. Пришли за ним после заката, когда дождь затих и дворец перестал напоминать душный погреб, который тысячу лет не отпирали. У Тиля в комнате, впрочем, дворец задышал куда раньше – когда он разбил стекло и высунул голову на улицу. Это было за час до заката, и снаружи накрапывало и пахло одуряюще по-осеннему. Под окном сновали гружённые неизвестно чем повозки, люди кутались в плащи и простенькие куртки, какие носили в деревнях, а вдалеке, над лесом, поднималась дымная завеса. Тиль подумал, тучи, наверное. Или туман. Откуда тут дыму-то взяться? А потом за ним пришли, и стало не до того.
У палача оказалась тяжёлая рука, а у Тиля – не такая уж крепкая спина.
– Ты хоть знаешь, за что меня тут мучишь? – когда плеть отсвистела двенадцатый раз, выдавил Тиль. Умудрился даже повернуть голову, чтоб видеть палача. Тот задумчиво почесал бороду и признался:
– Так, а разницы-то?
– Может, не за дело, а по ошибке.
– Экий умник, а. – От нового свиста в животе похолодело, и Тиль заорал раньше, чем спину разодрало в новом месте. – Ежели на тебя Величество прогневался – так за дело.
– Что ж вы его за человека-то не считаете? – отдышавшись, укорил Тиль. – Уже и ошибиться нельзя. У него и так жизнь, небось, несладкая. Этого казни, того покарай, третьего награди…
Вместо нового взмаха послышался вздох – над самым ухом. Тяжёлая ладонь легла на загривок, небрежно встрепала волосы.
– Дурак, что ли, совсем? Язык-то угомони. Чай, не лишний тебе.
– А спина-то лишняя?
– Заживёт. – Рука исчезла, зашаркали по полу тяжёлые шаги. – А жизнь тебе новую только Ташш подарит.
– И хорошо, – мрачно согласился Тиль. – Умнее буду и в такое дерьмо не влипну больше.
– Ума набираться – дело хорошее, – поддержал палач и снова засвистел кошмарную песенку. Тиль теперь наверняка узнал её – это та, что про пастушку и её любовника-мага. Пришёл, обещал её увезти за бескрайнее море, а она ему – или не поеду, или бери меня с моими сорока овцами…