– Позвольте вас угостить? – Этот голос, казалось, сошёл с самих небес.
Моя спасительница смотрела на меня в упор и с нескрываемой иронией, лёгкая ухмылка перекатывалась с одного уголка губ на другой. Соглашаться было неудобно, очень, но, видит Бог, побег был куда хуже этого неудобства.
– Я… если… спасибо большое…
– Пожалуйста, – в этом слове, в том, как она его произнесла, было всё скопом: и полное понимание моей беспомощности, и снисхождение, и отстранённость. Горькая смесь, но моя безграничная благодарность на раз её подсластила.
Женщина небрежно кинула на стол несколько купюр, не считая, и придавила их пустым бокалом:
– Сдачу оставь себе, красавчик.
«Красавчик» почтительно кивнул. Мы вышли на улицу. Ночь удивила теплом. Тучи почти рассеялись, и небо казалось недоступно далёким, но ясным. По привычке я поискала взглядом Медведиц, Большую и Малую, но не нашла.
– Как я могу вернуть вам деньги? – Я вопросительно посмотрела на жадно закурившую женщину.
– Даже не знаю… надо что-то придумать.
Я улавливала сарказм в её словах, но не была уверена, что улавливала верно: эта манера речи, эти подтексты не были мне близки, никто в моём окружении так не говорил. Она ставила меня в тупик.
– Я могу занести завтра, только скажите, где вас найти?
– Завтра у меня самолёт. Так что… только если сегодня…
– Но… – Я не знала, что сказать; было уже очень поздно, мама наверняка жутко волновалась, отец бесился, и я представить не могла, как заявлюсь домой с просьбой о деньгах.
– Но? – язвительно прищурилась моя новая знакомая. – Как тебя зовут?
– Паскаль.
– Паскаль… Паскаль-Паскаль… Что это за имя такое? Кто тебя так назвал, Паскаль?
– Отец.
– Большой шутник твой отец, да?
– А вас как зовут?
– А ты не знаешь?
– Н-нет.
Откуда мне её знать, подумала я.
– Ну тогда и неважно, – сказала она задумчиво. – А давай сделаем так, Паскаль… погуляй со мной немного, короткая прогулка до моря в знак благодарности, м?
Я кивнула; женщина была пьяна и выглядела потерянной. Потерянной и одинокой. Мы однотонно зашептали асфальтом, через какое-то время аппетитно захрустели галькой. Услышали море. Мне едва удавалось дышать тихо. Настолько, чтобы моё дыхание не сбивало этот безымянный оркестр. Как это бывает обычно в детстве, я поймала себя на мысли, что перестала о чем-либо думать и слушала только своё сердце, ритмично бьющееся в горле. Мы шли молча, и смысл этой совместной прогулки был не совсем ясен, но спрашивать я не решалась. У волнорезов, взбивших море в пену, мы сели на большие валуны, уже подсушенные ветром, но ещё влажные после дождя.