И вот, доведённая звездой до отчаяния, я сижу здесь, в этом поезде, несущем меня подальше от этого моря, и думаю, кто я в этой сказке. Кто я такая, собственно говоря? Каждый самый ординарный и мелкий человечек втайне верит в собственное величие, избранность, связь с Богом. Потому что, если утратить эту веру, всё теряет смысл, остаётся пустое проживание, пережёвывание реальности, суета, какие-то телодвижения. Я вот тоже верю, не даю себе сомневаться, придаю, так сказать, жизни смысла.
Всё дело в неисправимости; я не меняюсь, как не меняются сфинксы, что бы там про них ни говорили. Это мой поединок и моя победа над временем. Стратегия не очень, но победа всё равно не носит родовых окончаний, качественно-временного клейма. У победы, да и у славы, есть только вкус. Вкус с вечера забытой на столе воды, жидкость с затхлым привкусом. Вот я пью, делю на крупные глотки, сплёвываю этот неблагодарный коктейль. Пью только его, что бы я ни заказывала, пью эту дрянь.
Мне было тихо с ней. Тишина – вот что так легко убить, но почти невозможно породить в одиночестве. Тишина играет для двоих. Одиночество. Это слово не выражено змеиными шипящими, опасливый сонорный здесь – овод, шныряющий между острой осокой, дроком, яркими цветами, потерянный овод. Я не боюсь его, оно меня не настигнет. Как не настигнет уже боль первого секса или первой потери. Мне скользко идти вперёд, может, вот отчего я просто стою и считаю до двадцати. Туда-обратно. Образцовая вода.
Когда пою, всегда страшно. Глотка, прошитая криками ночных кошмаров, оживает. Она красивее меня, она вовсе не я.
В такие моменты мне кажется, мои ноги (а скольких они обнимали, даря свою усталость), моё тело, мои руки (вот в чём пока ещё действительна жизнь) – вся я создана для работы этого брызгающего эйфорией горла. Как хочется найти в той лавке старьёвщика путеводитель по жизни, я так и вижу эту тонкую книжечку, изъеденную временем. Её жёлтые слепые страницы. Нечёткие буквы, от которых глазное яблоко начинает зудеть.
Как тихо было. Как тихо луна схватила наши лица. Мы так навсегда и замрём в моей голове – красивые. Эта маленькая девочка, похожая на другую маленькую девочку со спичками из старой-престарой сказки… в ней нет никакой грязи и этой наносной бравады, которую тащат за собой, как знамя, все мои знакомцы. Зачем, собственно, она мне сдалась? И повстречалась зачем? Знаю. Это небеса послали мне её, как круг кинули с корабля. Она мой шанс выплыть из тьмы, кошмарной, омерзительной, липкой тьмы, которую я сею вокруг себя, в которую погружаю всех, кому повезёт меня повстречать. Я заберу её из этой дыры, выкуплю у оглушающей пустоты, которой она принадлежит, увезу в большие гудящие ульи-города, я куплю ей самые вычурные наряды, самые дорогие украшения, я научу её хищным повадкам и опасному флирту, я воспитаю из неё новую себя, из чистоты и добродетелей, ту себя, которой я не могла бы стать изначально. Ведь если теряешь смысл в себе, почему бы не вложить его в другого? Это будет моё творение, совершенное и благородное, моя Галатея. И моя пшеничная звезда взойдёт надо мной с новой силой, моя глупая звезда. Ведь человек, спасший одну маленькую душу от никчёмности, сам обретает большой смысл, он заслуживает радости от простых вещей, вдохновения, жизни. Да, сейчас она испугалась, но кто бы не испугался? Просто иногда людям нужно время, и у меня есть его немного, я ей дам. Пройдёт неделя-другая, и она наберёт эти цифры, каждую раз по сорок, прежде чем справиться с собой и ввести верную комбинацию. Её сердце сфальшивит, пытаясь вторить гудкам. Но это совсем не важно. Она позвонит мне. Она перестанет жить, разучится дышать самостоятельно, станет кормиться моим лицом из новостей, газетных вырезок, следить за ходом моих дней. И позвонит мне. Это искус, моя девочка. Это искус, а не Иисус.