И если раньше этот праздник казался мне особенно могущественным, то теперь я сидела на берегу в отдалении и чувствовала себя чуждой и веселью, и людям, которых оно охватило. Необходимость совладать со взрослостью, подкравшейся ко мне так скоро и кровожадно, пугала. Я перебирала в голове древних богов, цеплялась за них, умоляла дать мне знак, подсказку, указать направление, осветить путь. Я просила для себя другой доли, не той, что мне уготована. Вслушивалась в шелест ветра в сухой прошлогодней траве, обрывки разговоров, доносившиеся до меня искажёнными, лай собак и треск поленьев. И ничего.
Уже с рассветом, вернувшись в свою промёрзшую спальню, забравшись с головой под тонкое старое одеяло, измождённая и опустошённая, почти сквозь сон я пообещала богам жертву за их милость.
Робкий серый уличный свет бился о плотные коричнево-рыжие выцветшие занавески, но в комнату не попадал. Подобной материей были завешаны все окна нашего города – только она могла сокрыть беззащитных спящих от того, кто высматривает ночами себе добычу.
На следующий день в промежутках между домашними делами, которые никогда не заканчивались, я бродила по дому в поисках богатой жертвы. У меня никогда толком и не было ничего стоящего: грошовые безделушки да засушинки – жидкие васильковые букетики, вынесенные морем разноцветные стекляшки, замысловатые камушки. Зато было место, священное тайное место, личный алтарь – в самом конце поселения, за обветшалым портом, куда на моей памяти не зашло ни одного чужеземного корабля без крайней нужды, за кладбищем отслуживших лодок в одной из отвесных скал был грот. В приливы его затопляло, но, когда вода отступала, а она рано или поздно неизбежно отступала, туда можно было пробраться, не замочив ног. Это место, на которое я наткнулась в детстве совершенно случайно, стало моим храмом и убежищем. Там я сидела часами, представляя мир, раскинувшийся за горным хребтом, его многообразие и величие, красоту и нескончаемость, я представляла себя в этом мире, и меня даже потрясывало от волнения, когда по ровной, гладко вымощенной дороге я заворачивала за очередной воображаемый угол. Там я читала в солнечные дни, такие, когда жёлтые лучи будто висят в воздухе мелкими назойливыми пылинками и проникают даже в самые тёмные и отдалённые расщелины. Туда я несла свои жалкие просьбы, нищенские жертвы и невесомые беды, разрывающие между тем моё детское сердце на части.