Я открыла глаза, и солнце ударило по ним. Тёмные расплывчатые пятна в глазах напоминали ряд фонарных столбов, на которых болтались мёртвые собаки. На миг я явно увидела их безвольные морды и слегка покачивающиеся хвосты, слипшуюся грязную шерсть. Потом видение рассеялось, распалось на синее высокое небо, зелень деревьев, нависшее надо мной увеличенное лицо матери. Я впервые потеряла сознание. И мне понравилось. Вовсе не страшно. Мысли начали возвращаться ко мне, и первой вернувшейся оказалась та рыба. Горький рвотный комок подкатил к горлу. Голова монотонно гудела; мама решила, что эта неделя так вымотала меня, так что объясняться особо не пришлось. Я, качаясь, поднялась на ноги, залпом выпила стакан воды на кухне и побрела к морю.
Солнце скрылось, и колючий морской ветер обрушился на берег со всей силой. На полпути я вспомнила, что у воды сейчас толпа людей, готовящихся к празднику, и проследовала дальше, к пирсу. От досок пахло чем-то кислым, как от супа, забытого на столе. Голова по-прежнему кружилась, и я предпочла сесть. Надо мной нарезали круги хищные голодные птицы, вода внизу походила на неразмешанный чай с молоком. Резко похолодало. Это было судьбой, и ничем другим. Эти цифры нашли меня, хотя я, казалось бы, не оставила им ни единого шанса. Проглоченный, этот шарик давно должен был размякнуть и раствориться. Но он ждал меня, искал меня, звал меня, пел мне блюз. Пел, пока рыбу не поймали, пел, когда я вновь взяла его в руки. Нас с ней связывало теперь голое новорождённое чудо, наша тайна, наша ноша, наш страшный случай, наше провидение небесное. Я чувствовала это жёстко и наяву, как запах мимозы, оставленной на подушке.