– Привет! – сказал он и нарисовал на лице улыбку, – я Тихон-младший. А ты Люда?
– Ага! – кивнула она деловито, – Привет и тебе. Здрасьте, дядь Лёш! Разувайтесь тут, проходите. Тепло уходит! – «пуфф!», и дверь захлопнулась.
Отец скинул сапоги и поставил их у стены рядом с распахнутой дверью. Доски в том месте провисли так, что ступать туда было бы опасно. Помешкав пару секунд, Тихон огляделся, в поисках скамьи или стула, куда можно присесть, но ничего подходящего не нашлось, и он присел на ступеньку лестницы, ведущей к дверце напротив входа в горницу. Сумку поставил там же. Отец переминался с ноги на ногу, пока Тихон пытался стащить с ног ботинки. Как назло, зашнурованы они были крепко, и, как часто бывает с теми, кто спешит, шнурки затянулись в тугой нераспутываемый узелок в самый неподходящий момент. Кое-как справившись с этим, Тихон рывком встал на ледяной пол, и холод пробрал его вдоль всего позвоночника. Он поёжился и открыл низкую дверь, пропуская вперёд отца.
Горница была натоплена и прибрана. Запах, свойственный жилищам одиноких стариков, смешивался здесь с печным дымком берёзовых дров, церковного воска и ещё бог его знает чего. Правую половину избы занимала большая русская печь и – в ближнем к окну углу – спальное место, задёрнутое сейчас занавеской. В левой части стоял стол, накрытый белой скатертью, по обе стороны которого стояли две скамейки и пара хлипких деревянных стульев с похожими на бублики спинками.
Старуха Майя и её племянник уже сидели за столом, Галя суетилась у печи.
– Тиша, давай-давай, проходи, – затараторила она, – Люд, ну где батя-то твой?
– Курит он, – ответил Тихон, снимая куртку. «Надо было там снять, – подумалось ему, – в сенях», и он направился обратно к двери, но столкнулся с Владимиром Петровичем.
– О, вот и Петрович, наконец! – неуместно весело провозгласил Митрич, – ну что, все что ли?
Галя упёрла руки в бока и оглядела стол. Блины, кутья с изюмом, мёд. Обычная поминальная трапеза. И водка, которую уже открывал Митрич. Люда поставила на стол тарелку с небрежно нарезанным сыром и докторской колбасой.
– Садитесь уже! – сказала она и села на скамейку возле бабки Майи.
Повесив по примеру отца куртку на гвоздь, вбитый в комод у входа, Тихон нахмурился, стараясь уловить хоть какую-то мысль. Всё происходило будто бы не с ним, а он, как зритель в кинотеатре, просто смотрел странный документальный фильм, не в силах выйти из зала.