– И как это касается других людей?
– Спрашиваете, как касается… Однажды возьмете револьвер и расстреляете всех своих сослуживцев в приступе агрессии, а все потому, что вам вдруг покажется, что они угрожают вашей безопасности… Или вдруг вам подумается, что они фашисты! Вам не приходило подобное в голову?
– Не приходило, – усмехнулся Хрипунов.
– А в моей практике произошел очень схожий случай, – нахмурился доктор. – Отнеситесь к своему лечению серьезно и к моим словам тоже… Я вижу, что последствия вашей контузии входят в острую фазу. Каков будет результат и чем он закончится лично для вас, одному богу известно! Можете идти, давайте встретимся с вами, скажем, через десять дней.
– Зачем, Николай Олегович?
– Следует проследить динамику вашего лечения. А еще нужно будет провести некоторые исследования, – ответил Усачев. – В следующий раз я вас жду со снимками черепа… Сделайте правый боковой, левый боковой и передне-задний. Впрочем, я все написал. Там поймут. – Протянув крохотный листочек бумаги, добавил: – Это ваше направление.
Василий Хрипунов объявился у дома Дмитрия Лукича на четвертый день, под самый вечер. Над Старо-Татарской слободой, пробившись через вечерние темные облака, зависло багровое солнце. Призадумавшись на минуту, оно нырнуло в Волгу, оставив после себя багровую дорожку.
Выкуривая под густым тополем папиросу, Хрипунов продолжал наблюдать за домом, в котором тускло освещались два окна. Там горела керосиновая лампа у божницы. Света от нее немного, и огонь, бившийся в стеклянной колбе, бросал неровные всполохи на подоконник и росшую у окна сирень.
В округе наступило умиротворение. Присмирели даже собаки. Рядом, в соседнем доме, послышались звуки от волочившейся тяжелой металлической цепи. Заходить во двор Василий не торопился. Выжидал. Наконец отринув последние сомнения, он потянул на себя дверцу калитки, отозвавшуюся негромким протяжным скрипом. Устремился к крыльцу дома; приостановился, посматривая по сторонам, а затем потянул на себя ручку двери, легко и без скрипа отворившейся. В этот момент во дворе раздалось сдержанное стариковское покашливание. Повернувшись, Василий Хрипунов увидел под большой раскидистой липой, разросшейся в глубине двора, сарай, через щели которого пробивался блуждающий огонек полыхающей свечи. Стараясь не скрипнуть половицами, он спустился с порога и пошел к сараю. Через едва приоткрытую дверь Хрипунов разглядел темную и глубокую нору погреба, из которой, кряхтя, поднимался Дмитрий Лукич. Выбравшись на поверхность, старик подошел к большому ящику и, ссутулившись, принялся шебуршить в нем руками, чего-то выискивая. Негромко ворчал, что-то поднимал и подносил к глазам, после чего разочарованно возвращал предмет в ящик. В какой-то момент, видно почувствовав чужой настороженный взгляд, Дмитрий Лукич разогнул занемевшую спину и обернулся к двери.