– Слово – то, какое подобрали. Говорите, как оно есть на самом деле: украли. Как же так? Вы ведь доктор. Лечите людей. Помогаете им. А тут такое…! Не понимаю я.
– Теперь и я не могу объяснить, как смог такое совершить. Поверьте мне, – Николай Валерьевич даже подался несколько вперед, стараясь заглянуть в глаза следователю, – если бы раньше кто сказал, что я могу такое совершить, я не поверил бы. Никогда раньше чужого не брал. Даже мыслей об этом не было.
– Так Вы раскаиваетесь?
– Конечно. Раскаиваюсь. Никогда такого не было. А тут…
Он замолчал и снова смиренно опустил голову вниз.
– Ну, что ж. Мы сейчас поедем к Вам домой. Осмотрим украденные плиты.
– Конечно. Конечно. Поехали. Я все покажу.
– Только я договорюсь со специалистом из стройтреста. Нужно ведь, чтобы он определил те это плиты, которые покупал потерпевший, или другие.
– Делайте, как знаете, – покорно сказал Мухов.
Сказано, сделано.
Надо сказать, что Ольга Федоровна очень даже удивилась, когда ее Николаша вместе с незнакомыми людьми ввалились в их дом.
Еще больше она удивилась, когда узнала причину их появления здесь.
Но делать нечего. Пришлось выполнять все указания следователя и специалиста.
Осмотрев с участием специалиста из стройтреста и криминалиста ЭКО плиты перекрытия, которые действительно были уложены в доме, и, получив пока устное заключение специалиста – строителя, что это именно те плиты, которые были проданы Швайбовичу, Гайдукевич вернулся в отдел.
Поскольку был уже вечер, то он решил доложить руководству об итогах своего выезда завтра утром.
Николай Валерьевич остался дома на растерзание жены.
***
Обо всем, что случилось с ее распрекрасным мужем, как он, Ольга Федоровна узнала с его же слов сразу после ухода из дома посторонних.
– Олечка! Они приперли меня к стенке. И мне ничего не оставалось, как все им рассказать. Но про тебя я им ничего не говорил. Я все взял на себя.
– Еще бы! Я что ли советовала тебе обращаться к этому твоему знакомому, который тебя сдал со всеми потрохами? Ты сам так решил. И вот теперь получай фашист гранату!
– Разве я фашист? – С мольбой в голосе спросил бедный Николай Валерьевич.
– Еще какой! Злыдень ты! Вот ты кто.
Сказать, что она была расстроена, значит, не сказать ничего.
Она была в ярости.
– Кто тебя тянул за язык признаваться? Да, еще показывать эти злосчастные плиты? Скажи мне на милость.