– Да, милорд, – согласился мастер Шон. – Ментальное состояние, позволяющее обратить Талант к черной магии, неизбежно разрушает самого мага – но если сам он знает, чем занимается, может пострадать множество невинных людей, прежде чем он получит свое.
Лорд Дарси открыл стоявшую на комоде шкатулку с драгоценностями. Обычный комплект дорожных украшений – приличный, но не особо богатый.
– Когда человек охвачен ненавистью и поглощен мыслями о мести, разум его потребляет себя самого, – продолжал бубнить мастер Шон. – Или если он принадлежит к тем, кто наслаждается страданиями других, или тех, кому они безразличны, но важна лишь собственная выгода, тогда разум его уже извращен, и ложное использование Таланта еще более ухудшает его состояние.
Выдвинув ящик комода, лорд Дарси нашел искомое под аккуратно сложенным дамским бельем. Небольшую кобуру, прекрасно пошитую из выделанной флорентийской кожи. Не нужно было прибегать к услугам мастера Шона для того, чтобы понять, что она подходит к пистолетику как перчатка к руке.
***
Отцу Брайту казалось, что он уже несколько часов ходит по туго натянутому канату. Лэрд и леди Дункан негромко переговаривались между собой напряженными голосами, выдававшими внутреннюю тревогу, однако отец Брайт вдруг понял, что и сам вместе с графиней ведет себя подобным образом. Лэрд Дункан из Дункана, как и супруга его леди Мэри, с подобающим сочувствием принесли свои соболезнования по поводу внезапной кончины графа. Графиня приняла их с благопристойной скорбью и благодарностью. Однако отец Брайт прекрасно понимал, что никто из присутствовавших в комнате – а может быть, и во всем мире – ничуть не сожалеет о смерти графа.
Лэрд Дункан сидел в своем кресле-каталке, на его сухом лице почивала скорбная улыбка, показывающая его намерение сохранять любезное расположение духа вопреки владеющей им великой печали. Заметив это выражение, отец Брайт сообразил, что на его собственном лице почиет такая же мина. Никто из присутствовавших не намеревался обмануть кого-то другого, – священник был в этом уверен, – однако признание этого факта самым вопиющим образом нарушало все правила этикета. Лэрд как-то вдруг осунулся и постарел, что совершенно не понравилось отцу Брайту. Присущая священнику интуиция безошибочно указывала на то, что в груди шотландца кипит буря самых злобных, по-другому и не скажешь, чувств.