Жорж расхохотался и, дерзко подбоченясь, ответил:
– А ты такой же гордец, как и был. Молодец, приходи, распахну в любой момент двери. Не придешь, ну да что делать! Насильно мил не будешь! До свидания! – учтиво поклонился он Наде и, бодро соскочив со ступеньки, пошел.
Походка была осторожной, без скрипа. То ли ветер попутный, то ли слишком был он обтекаем, этот Жорж. Ни звука от шага, шел, точно крался в ночи.
«Нет, – решил Шовкуненко, – нельзя так. Действительно я огрубел, ожесточился. Все, кажется, от настроения. Даже в походке Пасторино выискиваю доказательство только своей правоты».
– Озябла? – спросил он.
Надя закивала головой и, не оглядываясь, побежала по лестнице. Быстро, мигом. Звонок. Еще один. Шовкуненко все стоял внизу, в парадном. На втором этаже захлопнулась за Надей дверь. Он машинально погладил перила. На ступеньках ее следы. Десятки маленьких подошв. Нет, в глазах у него не двоится: десятки подошв – она прыгала. Шовкуненко опять присел на ступеньку. Спичка гасла от ветра. Закурил.
Старик Бено никогда не писал на фронт письма, где было хоть что-нибудь связано с хмурью. Уход жены от Шовкуненко и из цирка долго утаивал старик, но однажды, видимо, не выдержал своих дум в одиночку, прислал два письма. Мог ли забыть их Шовкуненко? Письма с раплывшимися чернилами. Немыслимо, но батько плакал. Он писал, что работать не с кем. Остался один, без партнерши. И о том, что есть такие люди в цирке, которые способны выхолостить не только искусство, но и душу. Их порох – деньги, пороховница – сберкасса. «Помнишь, Гриша, Пасторино? Так этот из дерьма деньги научился делать. Знает, подлец, что огороды в городах люди развели, картошку на бульварах сажают. Он, будьте спокойны, во цирку с утра с ящиком ходит, подбирая слоновый помет. Продает старухам, чьи внуки и сыны, наверное, с тобой в окопе…» – писал ему Бено.
Исчезли огороды на улицах. Всколыхнулась жизнь. И грустно, что в ней еще существуют бывшие паразиты Жоржи. Как же так? Неужели после всего ему могли доверить частицу искусства? Кто эти люди, принявшие Пасторино за рулевого? Такие же, как Жорж, или растерявшиеся от потрясений? В цирке их, конечно, нет, не встретишь. После войны цирк вроде сита, просеивал все и всех, убирая мусор. В его колесе смеха могли быть крепкие славные люди. Других он безжалостно сбрасывал со щитов. А Пасторино в цирке. Значит, был «леваком».