человека. Она никоим образом она не рассчитана на подростка, то есть тинэйджера, в меньшей степени она рассчитана того, кто сохраняет психологию подростка (я много писала о феномене великовозрастной подростковости, в которой нынешнее общество живет и процветает
1). А к чтению русской классики человек по-настоящему приходит после сорока лет, до сорока лет он может ее читать, он может ее любить, но, как я вам во второй половине курса покажу, та русская классика, которую человек любит в юности, от той русской классики, которую человек способен любить после сорока лет, отличается иногда на сто восемьдесят градусов. Оценки действительно полностью смещаются. И вот мне стало за сорок – и в моем организме обнаружилась нехватка русской классики, вследствие чего вы сейчас держите в руках эту книгу.
В детстве я безумно любила древнерусскую литературу – «Слово о полку Игореве», летописи в адаптации для детей. Тем не менее, когда я училась в университете, я на экзамене умудрилась по ней схлопотать четвёрку. Я долго буду ругаться на профессора, который у нас вел этот предмет, потому что надо же было так ужасно читать, чтобы я с моей любовью не знала бы и не любила те вещи, о которых я сама буду в этой книге рассказывать взахлеб. К самому вкусному привить стойкую неприязнь! Почему? Потому что большая часть древнерусской литературы прямо связана с православной тематикой. А я, как человек весьма далёкий от христианства, про православие читать не хотела, и отсюда возникали конфликты. То есть это проблема формы и содержания. Я сразу скажу, что сия проблема стоит в ряду негаснущих вопросов: «кому на Руси жить хорошо?», «кто виноват?», «где деньги, Зин?»… Ну вот есть еще такой великий русский вопрос.
Готовьтесь: проблема формы и содержания нас будет волновать все сорок лекций.
Продолжая рассказ о том, откуда этот курс взялся. Итак, было мне сорок два, и читала я многотомную «Дюну» Герберта (есть такая космическая фэнтези). И в какой-то момент мне от ее чтения стало безумно скучно, и захотела я перечитать Фадеева «Разгром». И тут мне стало повеселее, мне стало совсем весело, потому что я увидела сюжет, который идеально совпадает со второй «Дюной» (дойдём до Фадеева – покажу в деталях).
После этого я поняла, что русская литература – совсем не та, какой я ее воспринимаю, потому что обнаружить совпадение сугубого соцреализма с сугубой фантастикой – это мощное потрясение. И вот когда я переживала это, мне чертовски захотелось взять и глобально перечитать нашу классику, вдруг оказалось, что в нашем институте УНИК, где я работала с1993 по 2017 год, случилось «государственное дело: позарез нужон олень» – на факультет журналистики срочно нужен преподаватель русской литературы, разом на все одиннадцать веков. Я, разумеется, схватила этот курс, как Буратино Шушеру за хвост.