– А это вон… Си-и-идит… – при этом моя бабушка делала акцент на окончании местоимения “это”, подчёркивая его средний род и производила неповторимо широкий росчерк вокальным вибрато на вот этой "и", в первом слоге, беря не ниже си-бемоль и делая изящный кивок подбородком. От него было невозможно абстрагироваться и огородиться даже пробивающимся сквозь шипение и бульканье голосом Джеймса Хэтфилда. А уж если я от чего-то не мог абстрагироваться – значит это что-то при некоторой доработке, предположительно, способно мёртвых из могил поднимать и оживлять камни.
Но тем не менее я благодарен своим родителям, что после неудачной попытки отдать меня на акробатический рок-н-ролл (там матов не было, поэтому я всю тренировку вынужден был завязывать шнурки на кроссовках) они проявили мудрость оставить попытки сделать из меня эталонного сына маминой подруги и потому новость о том, что меня отправят в спортивный лагерь была для меня по меньшей мере удивительной.
Мне неизвестно, как там дела обстояли в действительности, но предположу, что примерно так. У моих родителей была старая университетская подруга Рита, которая возглавляла или по крайней мере была не последним человеком в федерации каких-то единоборств и возглавляла вдобавок специализированный отряд юных борцов джиу-джитсу в детском спортивном лагере в Рощино. Я был от джиу-джитсу дальше, чем Земля от Тау-Кита, но то ли там место чьё-то экстренно освободилось, то ли ещё что-то случилось.
В общем, в дождливый питерский день начала лета 2002 года я сидел в рейсовом автобусе “Икарус” и махал рукой родителям в окно, другой сжимая пакет с конфетами и даже не подозревал, что меня ожидает дальше.
Парни в моём отряде были разных возрастов, но все – раза в два меня шире и в полтора – выше. Все были коротко стрижены, выглядели недружелюбно и энергия из них била просто-таки через край. Они прямо в автобусе начали чем-то друг в друга кидаться. Пару раз попали мне в голову. Высказывать претензии на сей счёт не позволил инстинкт самосохранения.
Дима Ситиков, сын маминой подруги был тоже там. По приезде нас встретили наши тренера. Первый, Владимир, никогда не повышал голоса, но ему никому не приходило в голову возражать. Он казался мне даже адекватным. Второй выглядел, как настоящий головорез: на виске у него был внушительных размеров шрам, сломанные уши, нос и глаза всё время на выкате. Ему тем более никто не возражал. Его звали Илья. Отчество не помню, но помню, что у него была кличка Шухер. Разговаривал он со своими подопечными, то есть с нами в основном матом, а так как я был ребёнком с проблемами с социализацией, то лексику знал не всю, а значения ни одного из матерных корней мне известно не было, тем более учитывая широту их употребления. Поэтому для меня это были просто слова, которые нельзя говорить, но не наделённые каким-либо значением. Но Дима Ситиков мне быстро провёл ликбез, как люди общаются в спортивной среде. Так я и получил свои первые, пока теоретические познания о сексе, строении половых органов и что у девочек, оказывается, не просто отсутствует писюн там, а… Кстати, литературные слова для обозначения пись девочек я узнал сильно позже матерных, в 7 классе на уроке анатомии. Анатомию вела ещё и, как на грех, директриса школы. И когда класс записал тему “строение влагалища”, я осенённый догадкой, повернулся к Косте Дроздову и в классе, где было слышно, как занавеска (на которые ежемесячно собирается дань, и которые висят ещё с брежневских времён) трепещет на ветру, спросил: