– Видишь, как я снова угадал, милая. Ты точно не захочешь знать, но я скажу: так звали одну красотку, которую я трахал вчера ночью, – усмехается он, и я ещё раз бью его по спине, в то время, как большая мужская ладонь припечатывает мои ягодицы. – Шучу! Красивое имя. Запоминается.
Я давно должна была согреться, а меня до сих пор всю трясёт.
Минут пятнадцать мы молча сидим в небольшой уютной кофейне, куда меня приволок Егор. Здесь тепло, приятно пахнет свежей выпечкой, а главное… несмотря на вечернее время, совсем немного посетителей.
Вот только у меня никак не получается успокоиться, и объяснимая причина тому – сидящий напротив меня “герой”, который даже не пытается скрывать раздражающую улыбку. Наглую. Пробую на него не смотреть и прячусь за пузатой чашкой горячего зеленого чая, в которую я стихийно вцепилась обеими руками, но пока тоже безрезультатно.
Упрямо молчу.
Хотя, следовало бы, возмутиться его неадекватному поведению и противоправными действиями: насильно спас, а потом – вообще похитил.
Потребовать вернуть меня обратно?
А если попробовать просто встать и уйти?
Трудно сказать, как я выгляжу со стороны, если этот “спасатель” сразу категорично отнёс меня к разряду параноидальных шизофреников с суицидальными наклонностями. Ловлю своё отражение в оконном стекле и реально пугаюсь. М-да, вид у меня тот ещё: одетая явно не по погоде, с растрёпанными ветром волосами и посиневшими от холода губами; на бледной коже – чёрные, как у панды, подтёки туши под глазами и на щеках.
Если хорошенько вглядеться, то в моих стеклянных глазах до сих пор:
Стас и Марина. Марина и Стас.
То, что я сейчас эмоционально испытываю можно охарактеризовать одним ёмким словом – невыносимо, и это находится за гранью моего болевого порога.
Вдох.
Боль-н-о. До чего же больно!
Выдох.
Чтобы заглушить всхлип, буквально расплющиваю губы о закруглённый край чашки.
– Почему? – голос не слушается, получается с хрипотцой. Коротко откашливаюсь, но ничего, кроме этого короткого вопроса, выдавить из себя больше и не получается.
Но Егор, кажется, и не ждёт от меня ни пояснений, ни длинных речей, ни душещипательных признаний.
Наконец, я оставляю многострадальную чашку в покое и пробую негнущейся пятернёй хотя бы пригладить спутавшиеся пряди. Тщетно. Выходит только хуже.