День затухал. Жан и его люди знали, что на подходе к башне их раскроют. Кто угодно из бойниц мог их перестрелять, как кроликов. По полученным сведениям, внутри не осталось никого, кроме старого маркиза. Но можно ли было этому верить? Так или иначе, они скоро обо всем узнают. Возвращаться назад нельзя, а заночевать на берегу под открытым небом означало отдать себя на милость шуанов[3]. Это было не менее опасно.
Жан направился к перешейку. Над головой продолжали пронзительно кричать чайки, словно пытаясь кого-то предупредить. Из-за водорослей камни стали скользкими. Вердье распрямил плечи и поднял воротник формы, скорее по привычке, чем чтобы защититься от брызг. Маркиз Жюстиньен де Салер когда-то славился как лучший стрелок на побережье. Сейчас ему было уже за семьдесят, и, вероятно, он представлял меньшую опасность, чем в прошлом.
Если только был один.
Жан оставил попытки понять шуанов и их привязанность к бывшим хозяевам. Однако желание местных людишек защищать старого маркиза, казалось, не лишено смысла. Отправляясь на свою «охоту», молодой лейтенант навел справки о добыче. И ему не понравилось то, что он узнал. Жану все больше становилось не по себе от этого хаоса, размывающего границы морали, цели и ценности Революции. Он все больше пил во время своих редких отпусков. Напивался, чтобы в пьяном дурмане больше не думать о тех, кого вел на верную смерть, – о своих солдатах, слишком молодых и слишком неопытных, чтобы держать оружие, а также о тех несчастных, которых после слишком поспешного суда вели на гильотину. В Париже, в камерах Консьержери[4], устраивались светские обеды, странные вечеринки, где те, кого собирались казнить завтра или же послезавтра, шутили и танцевали, ожидая своей последней поездки в телеге. Те, кто заслужил эшафот, и те, кто его не заслужил.
Жан с горечью думал, что человек, которого он собирался арестовать, в сущности, был почти что святым. Святой атеист, распутник в юности, философ, который со дня похорон своего отца так ни разу и не зашел в церковь. И то, как говорили злые языки, в тот день он сделал это лишь затем, чтобы удостовериться, что старый маркиз не восстанет из гроба.
Насколько понял Жан, между отцом и сыном произошла довольно серьезная ссора. Сорок лет назад первый грозил лишить наследства второго, отправил его за океан, в Новую Францию, которую в то время англичане уже почти отобрали у французов посредством множества договоров и оружейных выстрелов. Вражда между отцом и сыном тогда обрела огласку, их взаимная ненависть была столь сильной, что ее отголоски живы до сих пор и можно услышать, как о ней говорят.