Олли потянулся к моей руке, и я замерла, когда его большой палец провел по моей коже.
– Прости… я не хотел, чтоб все случилось вот так. – Он замолчал и склонил голову, словно стараясь подобрать слова, о которых не станет жалеть после. – Но то, что случилось… это не было ошибкой. И ты это знаешь. На самом деле, я не очень понимаю… ты ведь сама сказала, что не хочешь забывать. Не хочешь отпускать то, что чувствуешь.
А, он все-таки решил об этом напомнить.
Заткни его, Мия. Пока не поздно.
Я вывернула руку из его хватки.
– Ты в самом деле не понимаешь. Ты мне не интересен. Ты просто оказался в нужное время и в нужном месте, вот и все. Это мог быть и Айзек.
Я пожала плечами.
Между нами повисла тишина. Вот сейчас медсестре не помешало бы подойти и проверить показатели мониторов, но когда мне вообще так везло?
Олли поднялся, окинул взглядом комнату и упер руки в бока. Я практически видела, как вертятся в его голове мысли, словно они были белыми баблами из комикса, нависшими над ним подобно грозовым тучам. Он взорвется? Станет все отрицать? Неужели вот-вот начнет рушиться прямо у меня на глазах? Не мог ведь он влюбиться в меня после одного глупого, пьяного поцелуя?
Вот только он-то пьян не был.
– Я знаю, что ты не убивала свою мать, – сказал он. – Так почему ты оказалась в Долоре?
Монитор запищал, пульс мой подскочил. Я чуть не утонула в этом вопросе. Такого я не ожидала – и на этот вопрос ответа у меня не было.
– Я устала. – Я отвернулась от него и перевернулась набок.
Может, это и было слишком не по-дружески – холодно даже, – но я должна была его остановить.
– Нет… – выдохнул он, а потом рассмеялся. – Ты вовсе не устала. Ты невозможная!
Я услышала шорох занавески – значит, Олли ушел. Комната вдруг сделалась ужасно пустой.
И это моя вина. Я позволила ему преследовать себя, а потом… он ведь не мог в самом деле все – меня – понять. Никто до него не смог. Все верили в то, что это просто шарада. Что я притворяюсь и делаю это с собой сама.
Я накрылась простыней с головой, чтобы сбежать от флюоресцентного света. Вот поэтому я ни с кем не целовалась. В конце концов только тот, второй, влюбится в меня, и это разобьет ему сердце. Потому что я никаких чувств испытать не могла.
Вечером меня выпустили из медпункта – двадцать четыре часа без лихорадки, пора и честь знать. Я пропустила вторник и Оскара, а он нужен был мне, чтобы унять тот огонь, что разжег во мне Олли.