Соловей смутно помнил впоследствии рассказ его о том, как он их нашёл. Но хорошо помнил, какие слова он передал от Тугарина.
– Я – гонец от нашего Пахана, великого Тугарина, – сказал им всадник, входя в шатёр без особенных раскланиваний. – Ты, Соловей, очень обидел его. И он советует тебе поостеречься. Ты понял?
Соловей посмотрел на него осоловевшими глазами и промолчал.
– Изыди отсель, мареновый! – рявкнул Мотыга. – Как ты смеешь толковать в таком тоне с моим гостем?!
Гонец холодно улыбнулся… Как смотрит пасынок на пьяного вдрызг и совершенно безобидного отчима.
– Он уважает тебя, но ты перешёл рубеж. Дружбы больше меж вами не будет. Остерегись, Соловей, Одихмантьев сын!
Сказав это, гонец ускакал.
Соловей, собственно, не придал значения этому, пока не произошло кое-что.
В очередное утро Полька, её нянька и кучер Прошка поехали на прогулку. С раннего утра солнце ещё не припекало, стояла чудесная свежесть, и лошади шли довольно обрадовано по сочной росистой травушке.
Полька же – по характеру своему мрачная и хмурая – и в это утро нарядилась в чёрное траурное платье в пол, и нацепила на шею белые крупные бусы.
Они проехали несколько километров, прежде чем кучер начал недовольно бурчать.
– Что там. Прошка? – строго спросила Полька, наклоняясь вперёд.
– Оборванец какой-то! Лезет под копыта, ух, сволочь! Пошёл отсюда!
Полька, наклонившись ещё, отчётливо увидела престарелого мужичка в лохмотьях, который действительно собирался залезть то ли под копыта их лошадей, то ли под колёса повозки. Он вытянул вперёд длинные жилистые руки, будто собирался попросить подаяние.
– Я тебе дам! – крикнул кучер и взметнул кнут, чтобы хорошенько приложиться к оборванцу… Но не удалось.
Бродяга мгновенно перехватил руку, готовящуюся его хлестнуть, и рванул кучера на себя. Тот с рёвом слетел с своего места – Полька отчётливо увидела его потёртые башмаки, взметнувшиеся в воздух. А потом он кубарем покатился по траве.
Но повозка дальше не поехала – лошади дико заржали и задыбились… В первый момент девушка не поняла, что произошло, но потом увидела, как бродяга второй рукой схватился за колесо повозки и удерживает её.
«Чертовщина!» – только и подумалось ей.
Рука же оказалась уже не той жилистой старческой рукой, а белой костистой лапищей с огромным кулаком. Да и вообще, этот бродяга обернулся в огромное чудовище – кипенное, из которого торчали белые рога по всему телу. И вдоль позвоночника.