Мы-то сами были из тех, кто разбивали окна в школе; сталкивали со ступеней школьных тихонь и стреляли во время уроков из пугачей. А тут этот. Как воды в рот набрал. Сидит да скромно улыбается. Вот и давали ему «лещей» за это.
А однажды перестарались. Это было уже ближе к весне, в классе восьмом. И, видимо, предвкушение скорых каникул свело нас с ума. Вы втроём побили Славку. Побили так, что тот сознание потерял. А как отключился он, штаны с него сняли и голой задницей вверх положили на потеху девчонкам. Он потом даже пропал куда-то после этого. Вроде как переехал с родителями в другой город.
Много лет прошло с тех пор. Кому из наших армия мозги вправила, а кому и места отдалённые от общества. Двоих, кто Славку бил, уж и в живых даже нет. А сам Славка в сумасшедшем доме уж лет как пятнадцать находится. Это мне его бабушка сказала, Зинаида Степановна. Милая, добродушная старушка, что, кстати, и подсказала мне, где подешевле снять квартиру. А про Славку я больше не спрашивал. Стыдно…
***
Квартирка, надо сказать, соответствовала всем нормам холостяцкой жизни. И хоть её и сдавала женщина, подруга Степановны, было полное ощущение того, что старушка всю жизнь прожила в образе брошенного и всеми забытого мужика. В комнате имелся лишь один диван; журнальный столик; маленький телевизор на тумбочке с «видюхой» и шкаф для одежды. Кухню обогатили электрическая плита, засаленная и почерневшая, как и положено для холостяка, да холодильник, почти забитый упаковками пельменей. Пельмени, сказала женщина, можно съесть, однако перед тем как съехать, необходимо вновь заполнить его холостяцкой пищей.
Впервые я зашёл в эту квартиру почти что хозяином уже за полночь. Не представляете, как я вспоминал эту тётку, когда сварил себе пакетик этой заначки. Набив себе живот до отвала, я прилёг на диван и включил телевизор, чтобы поскорее уснуть.
Проснулся я от внезапного чувства тревоги. Сердце стучало так сильно, что казалось, его удары разносятся по всей квартире. На лбу выступила испарина. Захотелось пить. Я дошёл до кухни и приложился к крану. Сердцебиение выровнялось. На ночь всё-таки переедать вредно. Чтобы прохладный ветер июльской ночи полностью помог развеять тревогу, я вышел на балкон. Город, естественно, спал. Не горело ни одно окно. Поймал себя на мысли, что четвёртый этаж всё же не так открывает обзор. В детстве я жил на восьмом: вот там было всё как на ладони.