Находящемуся в смертельной опасности свойственно давать обещания
Когда Саймон открыл глаза, ему сперва почудилось, будто он всё ещё крепко спит. Ну откуда, демоны побери, могла в его комнате взяться решётчатая дверь, да и вообще…
«О нет», – даже помертвел от осознания он.
Пусть помещение на обычные промозглые казематы, где томились преступники, не особо было похоже, зато едва ли не один в один выглядело как одиночная тюремная камера Форкреста, где некогда ему довелось от похмелья в себя приходить – перебрал однажды Саймон (ещё до поступления в академию) и вследствие бузить начал так, что его городская стража повязала. Но служивые тогда быстро смекнули, кого к себе притащили, вот и устроили младшего сына грозного купца Сильвера эдаким образом, чтобы и проучить его, и самим в беду не вляпаться.
Испытав неприятное дежавю, Саймон машинально попробовал сесть. Он захотел рассмотреть помещение во всех подробностях и заодно понять, как его сюда занесло, но тут же со стоном скорчился от боли. Правда, эта боль принесла существенную пользу. Вместе с ней к Саймону молниеносно вернулись воспоминания о складе, о воровке в маске, о том, как его телохранитель пошёл наперекор королевскому советнику. Собственно, стоило Саймону про лорда Грумберга вспомнить, как, словно по волшебству, этот мужчина возник перед его взором. Ещё секунду назад никого возле решётчатой двери не было, и вот уже мерзкая знакомая харя в сопровождении двух амбалов и мага вовсю на пленника таращится. Мгновением позже заскрежетал в замке ключ.
– Что с Томасом? – выдавил из себя Саймон, едва дверь открылась. – Что с ним? Ответьте мне.
Вроде не так долго Саймон Томаса знал, но этот молчаливый мужчина незаметно стал важной частью его жизни. Привык Саймон к нему крепко, вот и беспокоился всерьёз. Но ответ Германа Грумберга не унял переживаний, а только причинил глубокую душевную боль.
– Он не дожил до объявления официального приговора. Я был слишком зол.
После этих слов королевский советник, кривя лицо, оглядел камеру. В помещении кроме кровати, на которой лежал Саймон, ничего пригодного для сидения не было, а Герман Грумберг, судя по взгляду и бледности лица, с удовольствием бы на что-нибудь присел. Ранение подкосило его здоровье, а потому граф Мейнецкий за неимением лучшего прислонился спиной к стене и только тогда сделал взмах рукой. Двое амбалов, повинуясь этому жесту, подошли к постели и едва сдерживающего ругательства Саймона (благоразумие не позволило ему обложить королевского советника матами и заверениями, что тот де возмездия не избежит) рывком подняли с постели.