За окном сталкиваются два автомобиля, но Аня не слышит визга тормозов и ругани водителей.
– Ну и что!.. – в голосе Джульетты пробивается растерянность. – Почему утром не напомнил? Почему я, как дура, не понимаю, что ответить Яблонскому? Ты знаешь, сколько у меня дел, я не могу всё в голове держать! Ты должен был напомнить!
– Ну я же не мог знать, что он вам с самого утра звонить начнёт, Джульетта, – парень смотрит на Джульетту, еле заметно улыбается, в его глазах пляшет… насмешка?
– Утро, Давид, это восемь ноль-ноль, а ты на работу к двенадцати припёрся, у некоторых людей уже обед в это время, задолбало меня такое распиздяйство, – к концу фразы голос Джульетты как будто затихает, запал иссякает, энергия рассеивается.
– Кстати, а вы слышали, что Аня Петрова беременна? Вот почему она на гастроли с Золотым театром не едет! – Давид вольготно усаживается в кресле напротив начальницы, разве что ноги на стол не закидывает.
– Да ты что! – Джульетта аж привстаёт со стула, теперь она – ребёнок, которому пообещали рассказать жутко интересную историю. – Так, а отец кто? Неужто Владик?
– А вот этого никто наверняка не знает, – улыбается Давид, покручивая в руках сигарету.
– С ума сойти, сколько ж ей лет? Тридцать восемь? Сорок? Обалдеть!
– Тридцать девять. Говорят, она давно пыталась.
– Ну а ты, как обычно, всё про всех знаешь, да, Давид? – Джульетта откидывается на спинку кресла и обращается к Ане:
– Ты с этим парнишей поосторожнее, никогда не знаешь, что у него на уме, – Джульетта улыбается, как гордая мать обаятельного хулигана.
*
– Так ты Аня, да? – Давид стоит возле стола, крутит в пальцах сигарету. От него исходит терпкий аромат – что-то травянистое, тяжёлое, горькое. На худи надпись «ИДИКОМНЕ», в нижней губе – пирсинг-колечко. – Куришь?
– Да, но своих у меня нет.
– Идём, я угощу.
Оказывается, курят не на ступеньках возле входа в музей, как Аня думала, а в огороженном бетонными стенами внутреннем дворике: две длинные деревянные скамейки со спинками, три серебристые урны для окурков и сундук с песком. Серое небо висит над головой и угрожает опуститься ниже, со стороны проспекта беспрерывно сигналят застрявшие в пробке машины.
– Держи, – Давид протягивает открытую пачку, возле мальчишеских неровно обрезанных ногтей кожа обкусана до крови.