Сейчас март.
Платон Игоревич отхлебывает кофе, а я сжимаю зубы. Саша прав: Смолин не собирается подпускать меня к работе. Он хочет отделаться от столичного надзора как можно скорее. Есть что скрывать?
– Дарина, вот это все я подписал, нужно отправить. – Он сгружает папку на стол секретаря. – Будь добра, узнай у Власова, когда он сможет встретиться. Мне бы вчера. И после пяти я сразу уеду.
– Конечно.
Смолин здоровается за руку с коллегами, проходит к дальнему пустому столу и ставит на него стаканчик с кофе. Включает ноут, усаживается.
Возникает недружелюбная тишина, которую нарушают лишь удары пальцев по клавишам и мое шумное сердце. Смолин втыкает наушники.
Я злобно суживаю глаза. Подхожу к нему и проговариваю медленно, с улыбкой:
– Спасибо. Я записала, что сдача первого этапа уже в апреле, времени у нас в обрез. Мне, кстати, удобно будет поставить стол у окна. И я свободна как раз до пяти, могу посмотреть лабораторию и цех.
Смолин слушает, потом достает наушник и спрашивает:
– Что, простите?
Глаза у него покраснели то ли от злости, то ли от недосыпа. Светлые, будто выгоревшие на солнце ресницы и брови на контрасте с темными волосами смотрятся неестественно и попросту странно. Приличная щетина. Заломы между бровями. Неприятненький тип. Два года будут долгими.
Вздыхаю.
– Я сказала, что готова прямо сейчас осмотреть лабораторию. И мне понадобится стол для работы.
Раздражение, мелькнувшее в глазах Смолина, можно было бы нарезать острым ножичком и подать закуской к пиву, без чеснока и перца. Достаточно остро.
Мило улыбаюсь.
В этот момент пальцы коллег начинают порхать по клавиатурам. Смолин бросает беглый взгляд на экран, вероятно, читая переписку. Усмехается. Да мои вы зайчики, сплетничаете.
Становится понятно, как они выжили Веронику, и я заочно хочу с ней дружить.
– И добавьте меня в рабочие чаты. Разумеется, это тоже важно, – говорю так громко, что Смолин вздрагивает.
– Миша, – медленно произносит он, – покажи Элине Станиславовне подвал, пожалуйста.
В зеленоватых глазах снова мелькает что-то недоброе, будто лучше бы мне держаться от подвалов подальше.
Тощий двухметровый, видимо, Миша, которому лет под тридцать, поднимается и бормочет, отводя глаза в сторону:
– Идемте, что ли.
Остальные вновь печатают, и я, стараясь чувствовать себя польщенной тем, как много меня обсуждают серьезные дяденьки, предупреждаю: