Когда Салтана под руки уводили в опочивальню, он все еще вспоминал этот танец, изумленно покачивая головой.
– А знаешь, – уже у дверей он обернулся к сыну, который, в расстегнутом кафтане, с прилипшими ко лбу светлыми кудрями, провожал родителя на покой, – это ничего, что она – лебедь. Один мой дед – а твой, стало быть, прадед, – на лягушке был женат, и ничего…
– Ладно, батя, отдыхай! – Гвидон, тоже вполпьяна, со смехом похлопал родителя по плечу. – Лучше моей лебеди и за морями нет…
Сперва он был потрясен встречей с отцом, но быстро разглядел, что тот выглядит не старше, а себя самого считал более любимым судьбой и удачливым. Елена тогда еще подумала, что надо будет поучить сыночка почтительности к отцу. Хоть они и выглядят ровесниками, однако Салтан на самом деле прожил на свете двадцать лет, с семи лет остался один на царском троне, правил державой, воевал с врагами – а сынок его прожил лишь год и ничего, кроме своего острова, не видел. Да и все чудеса города белокаменного, вплоть до белки-плясуньи, ему были подарены невестой-чародейкой.
Как-то мы все уживемся, не без тревоги думала Елена, укладывая мужа на пуховую перину. Не понравилось ей, как Кикнида поглядывала на новоявленного свекра-батюшку: снисходительно, как на деревенщину. А Гвидон во всем за нею следует – не научит она его уважению к отцу… Или пусть живут как знают, мысленно одернула себя Елена. Остров – их владение, Салтану с женой скоро к себе домой возвращаться. А Салтан… Если посчитать, они были знакомы с ним недели две или три – от того святочного вечера и до его ухода на войну с королем Зензевеем. И сейчас, впервые после разлуки оставшись с венчанным мужем наедине, Елена ощущала почти то же волнение, как и девица-невеста.
И вот настало утро… Елена проснулась первой и обнаружила: лежит не на перине пуховой, а просто на траве, рядом с ней сопит во сне Салтан, в двух шагах – Гвидон. Солнце вставало из моря, и это море она видела до самого горизонта, и ничто не мешало взору – не было больше ни дворцовых палат белокаменных, ни города из множества строений, ни стен крепостных, ни церквей златоглавых, ни монастырей святых, ни лавок торговых. Пустой берег, как в тот день, когда бочку на этот остров вынесло.
Бочку они чуть позже и нашли – на прежнем месте. Хорошо, за год она не разломалась, а то и присесть было бы негде, кроме камня голого. А Кикниды, второй супруги в двух их парах, нигде видно не было. Сколько ни звал ее Гвидон – не появилась, не отозвалась. Ни человеческим голосом, ни лебединым.