НСДАП основывалась на теории расового превосходства, одновременно обещая немцам большее равенство возможностей, чем во времена Второго рейха и даже во времена Веймарской республики. На практике это происходило за счет других народов, путем грабительских расовых войн. Изнутри расовая борьба, казалось, означала конец борьбы классовой. С этой точки зрения НСДАП пропагандировала одну из социальных и национально-революционных утопий прошлого века. Это сделало ее популярной. Отсюда она черпала свою преступную энергию. Гитлер говорил о «построении социального народного государства», «социального государства», которое станет образцовым и в котором «все [социальные] барьеры будут разрушаться все больше и больше»[2].
Как и все революционеры, весьма молодые последователи нацистского движения создавали ауру в стиле «сейчас или никогда». На момент захвата власти в 1933 году Йозефу Геббельсу было 35 лет, Рейнхарду Гейдриху – 28, Альберту Шпееру – 27, Адольфу Эйхману – 26, Йозефу Менгеле – 21, Генриху Гиммлеру и Гансу Франку – 32. Герману Герингу, одному из более старших товарищей по партии, только что исполнилось 40. Еще в разгар войны Геббельс заявил по поводу статистических данных: «Согласно имеющейся информации, средний возраст руководителей, даже в низшем звене партии, составляет 34 года, а в целом по государству – 44 года. Так что по праву можно говорить о том, что сегодня Германией руководит молодежь». Одновременно он призывал к «обновлению кадров»[3].
Для большинства молодых немцев национал-социализм означал не диктатуру, запрет свободы слова и угнетение, а свободу и приключения. Они видели в нем продолжение молодежного движения, программу физического и духовного антистарения. В 1935 году задающие тон молодые люди двадцати-тридцати лет с презрением вознеслись над мелкими людишками. Они считали себя современными, чуждыми индивидуализму деятелями. Они потешались над «мещанскими заботами – ведь нас ждут великие дела». В январе 1940 года они воображали себя накануне «великой битвы» и допускали, что «…сколько бы народу ни погибло, эту страну ждет счастливое, великое будущее», чтобы в начале марта 1944 года – несмотря на все пережитые за это время ужасы – объявить о «финишном рывке этой войны»[4].
Тридцатитрехлетний мужчина записал в своем дневнике причину, по которой он предложил свои услуги одному из «штабов по переселению», созданных в течение нескольких дней, и которые в 1939 году внезапно начали вывозить проживавших в Центральной и Восточной Европе этнических немцев «домой в рейх»: «Я не размышлял над своим решением ни секунды. Поставленная задача уникальна. Надеюсь, что я буду полезен и меня возьмут, и этот призыв вырвет меня из застенков кабинета, такого безразличного мне сейчас». Две недели спустя тот же автор писал: «Я потрясен масштабностью задачи: никогда ранее на меня не возлагалась такая ответственность»