– Ты верно, шутишь, мой друг? – всплеснула руками жена, – Мы прекрасно дойдём пешком! Зачем нам здесь карета?
– Ошибаешься, моя душенька, – возразил я, – нам сейчас карета более всего нужна, потому что если мы двинемся в путь и в таких нарядах придём в церковь, все окрестные мальчишки поднимут нас на смех и будут улюлюкать нам вслед!
– Вот как, оказывается! Вот где угнездилась крамола! – всплеснула руками жена, – А я-то надеялась, что мой Чарли обожает, чтобы его детки были одеты нарядно и чисто.
– Чисто и нарядно – сколько угодно! – разозлился я и перебил её, – Этой вашей чистоте и нарядности я, конечно, не могу не нарадоваться, однако тут у вас никакая не чистота, а сущая несусветная мишура и грязь. Ваши ужимки, оборки, рюшки да мушки приведут лишь к тому, что вас возненавидят все женщины прихода. Что вы знаете о силе людской зависти? Нет, дети мои, нет, – продолжал я, став серьёзным, как никогда, – все эти ваши роскошные наряды никуда не годятся, их придётся перешить, перелопатить и перекроить, ибо ваше фатовство и франтовство вовсе не подобает банкротам, чьё состояние так смехотворно мало, что им непозволительно предаваться даже мыслям о подобной роскоши. Впрочем, и богачам вовсе не пристало бахвалиться великолепием своих нарядов и драгоценностей! Ведь даже самый поверхностный подсчёт показывает, что вся босота и нищета мира могла бы прикрыть свою позорную наготу на то золото, которое наши щеголи и щеголихи спускают только на отделку своих лифов. Мои речи возымели результат: они тотчас же и без дальнейших препирательств отправились переодеваться, а на следующий день, к величайшей моей радости, я обнаружил, что дочери по своей доброй воле сели кроить свои шлейфы и шить из них воскресные жилетки для нашей малышни – Дика и Билла. Замечательнее же в этом было то, что без этих хвостатых шлейфов платья моих девиц только выиграли в красоте и изяществе! б