Настроение прямо располагало к неспешной деятельности, и я лениво поплелся за канистрой в другой угол, где уже, надо сказать, плескается – не плавает. Но у меня нет настроения думать об этом. Я со спокойной – что внешней, что внутренней – миной залил бензин в махину и дернул верёвку. Меня поражает то, как тихо он заводится и как гладко бурчит. Будто я усыновил огромного кота с функцией глобальной подачи энергии. Я был ему очень благодарен за это. Вряд ли все остальные настолько покладистые.
Небольшой фонарь заморосил из верхнего крайнего угла гаража и обдал ленивым мягким желтым светом пространство. Как мотылёк. Очнулась печка, стоящая ближе к выходу. Чихнул холодильник. Чихнул я. Всё наполнилось жизнью. Я присел на коврик, перед печкой – она не пыталась делать вид, что она – костёр, но грела исправно. И на ней тоже можно было что-то шаманить: железный тазик об этом прекрасно свидетельствовал. Мне нужно было отогреть кости. Это сложнее. Так что целых полчаса я, наверное, пропялился на раскалённый цилиндр; сев уже на складном мягком стуле перед ним (иногда, такими ночами, мои ноги можно обнаружить в тазике с горячей водой, но я это так, для проформы, не ругайтесь). В такие ночи тяжело прийти в себя, потому что кажется, будто это время существует давно уже не для тебя. Когда-то, может быть, но не теперь, когда ты сидишь около раскалившейся печки, под мурлыкание генератора. И мне очень трудно иногда признать, что я действительно сейчас сижу перед ним. В чужое время реальность похожа на выдумку. Не хорошую, не плохую. Просто будто тебя здесь нет, ведь так не должно быть. Но, когда я согрелся – это ощущение немного улетучилось и я смог оглядеть своё пристанище.
«Боже, какая мерзость» – подумал я, глядя на место, в котором я живу прямо сейчас. Нет, я так не думаю в действительности. Просто оправдываюсь перед неведомым наблюдателем. И решил, всё-таки, открыть воротину. Правда, сначала одеться бы желательно хотя бы чуть-чуть… В пижаме летом терпимо даже здесь, но я же такой выдумщик… Так что снял с крючка штаны, куртку, носки, нацепил что-то очень похожее на сапоги и распахнул дверь в штанговой последовательности, выключив печку, конечно же. Свежий воздух здесь и так был, но огромная дыра среди моей квартиры, как-будто, говорила ему «теперь всех пускаю» и стало как-то заметно насыщеннее. Гараж выходил прямо на просёлочную прочную дорогу. Чуть дальше пробегала некрутая речка. Всюду свисали любопытные руки еловых ветвей. Я вышел за порог своего дома. Ночь была потрясающей. За моей спиной падал лёгкий оранжевый свет, а сверху, пробираясь сквозь синие из-за глубокой ночи деревья, падали мне на лицо, на дорогу, на стволы деревьев – брусочки лунного и звёздного света. Пару звёздочек можно было встретить даже здесь, внизу. Их было видно. В такие моменты трудно не улыбаться. Подставь музыку на эту картину, в которой есть и я тоже, и будет похоже на кадр из какой-нибудь старой комедии. Той самой, где не чурались погрустить, чтобы смеяться было легче и ближе зрителю, потому что жизнь зачастую именно такая: грустно и потому весело. Я стоял и смотрел по сторонам, представляя, как мою печальную улыбку показывают то с одной, то с другой стороны; как кадр уносится куда-нибудь вдаль и дальше обязательно что-нибудь происходит. Тут главное – не увлекаться. Я отряхнулся от наваждения и, таки, включил печку, чтобы подогреть кружку с водой – хочу горячей воды. Больше ничего не хочу. И, пока я ждал, я, не переставая, пялился в этот открытый портал – ведущий наружу. Где-то затараторила ночная птица. Сложа всё воедино, неизбежно перестаешь думать. А просто ждёшь и слушаешь. Смотришь, что будет дальше.