– Я всем своим нутром ощущала его изменения, но причине неопытности даже и предположить не могла, чем мне это грозит. Мы все-таки поженились. Хотя я уже не чувствовала ни его любви, ни желания на мне жениться. Скорее, это было что-то вроде чувства долга, обязывающего его жениться на девушке, которая дождалась его из армии.
– И для нас обоих моя верность стала наказанием. Ему уже нравились другие девушки, совсем другой типаж. Пышные веселые раскованные блондинки.
Я же была все той же неопытной закомплексованной смуглой и худенькой, на тот момент, брюнеткой.
И он старался избавиться от меня всеми возможными средствами. Хотел, чтобы я его бросила, потому что сам был слишком благороден и хорошо воспитан, чтобы так некрасиво поступить. Нет, он не обижал меня физически. Но морально причинял очень сильные страдания.
Мог неделями не появляться дома. Месяцами не разговаривать. Был груб. Язвителен. В высказываниях жесток. Мы жили в студенческом общежитии, и я была уже, как сейчас говорят, глубоко беременная. Каждое его слово причиняло мне острую душевную боль, наносило следующую незаживающую рану.
В двадцать лет я чувствовала себя безобразной одинокой, никому не нужной старухой. К сожалению, не было в моей жизни ни одного человека, ни среди родственников, ни среди подруг, с которым я могла бы посоветоваться, кто мог бы мне помочь в данной ситуации.
Потом родилась дочь. К душевным страданиям добавились еще и не проходящая физическая усталость, и моральное отупение от ежеминутной заботы о ребенке. Интернета не было, никаких книг, никаких инструкций. Только участковый педиатр приходила два раза в неделю проверять здоровье малышки. Но… Не могла же я чужой взрослой женщине задавать какие-то личные вопросы.
Посоветоваться было абсолютно не с кем. Да я и не доверяла никому. Ни с кем не общалась. Моя неопытность и страх, что дочь очень слабенькая и постоянно кричит, делали мою жизнь просто невыносимой. А ведь надо было еще как-то учиться! И не как-то, а я привыкла это делать хорошо…
Кира замерла, погрузившись в безрадостные воспоминания. Марк Генрихович сочувственно улыбнулся.
– Мне очень жаль, душа моя, что мы не встретились с Вами гораздо раньше.
Кира с благодарностью взглянула на него.
– Видимо, это был только мой крест, который мне суждено было нести в одиночестве, – улыбнувшись, призналась она. – Мне было настолько тяжело и невыносимо, что в двадцать два года, все так же чувствуя себя безобразной, никому не нужной старухой, я серьезно планировала уйти в монастырь. Мы закончили институты и переехали во Владивосток, и я днями и ночами обдумывала для себя эту возможность уйти от жизненный проблем и страданий.