– Так наведи войско, изничтожь ересь силой.
– Кажись, терпение и смирения не в чести у вашего брата, архипастыря. Не обессудь, отче, но порой я, на тебя глядючи, расстригу Аввакума поминаю. Есть меж вами схожесть.
Патриарх аж побагровел.
– Чем же мы схожи? – тихо спросил он.
– Тем, что крови людской не страшитесь. Аввакум желает пережечь и перепластать всех православных, а ты готов изничтожать всех без разбору раскольников. Может быть, среди заблудших овец немало тех, чьи души спасутся от мудрых наставлений?
– Не больно они души берегут! Жгут себя ироды целыми сёлами! И вечные муки им не страшны!
– Воистину раскольники свершают тяжкий грех. Но главная вина лежит не на простых людишках, а на их пастырях. Значит, наши пастыри должны быть лучше.
Багровый цвет лица Иоакима приобрёл синеватый оттенок.
– По-твоему, пущай Аввакум с братией здравствуют, а мы же будем с ними в велеречии состязаться. Их погаными языками сам нечистый, прости Господи, вещает. Покуда его словесами одолеем, ещё немало народу себя пожгут.
– Ладно, отче, дам я согласие на казнь Аввакума, Лазаря, и Епифана, – устало сказал Фёдор.
Патриарху сильно не понравилось явное нежелание государя чинить расправу.
– Ты царь али не царь? Коли мнишь себя царём православным, должен защищать основы Веры и казнить беспощадно врагов наших, инако падет истинное христианство, придёт всеобщий соблазн и настанет конец Мира.
– Уж больно много ты, отче, тьмы нагоняешь. Бог милостив! Он нас спас даже в Смутное время.
– Тогда спас, нынче покарает, за то, что науку не усвоили, иноверцев сызнова привечаем, слушаемся их, да еще и походить на них хотим, а взамен рушим во имя мирских соблазнов древлепреданное церковное устроение.
– Ну, положим, устроение церковное не древнее: российскому патриаршеству нет и сотни лет.
– Перемены не возбраняются, когда они крепят Святую Церковь, но нельзя допускать разорения единого храма Божьего.
– Ты, отче, страшишься, что при великом числе епархий, власть твоя уменьшится, – раздражённо сказал государь.
Иоаким опять покраснел.
– Смиренный раб Божий не ради власти принял постриг, но ради служения Господу.
– Прости, отче, за обидные слова – заговорил Фёдор уже помягче. – Царь тоже человек и не всегда умеет совладать с неправедным гневом.
– Бог простит, – откликнулся патриарх уже с обычным своим спокойствием.