мира. Для Гегеля магия все еще сводится к «суевериям» и «заблуждениям слабых умов»
[19].
Перед нами один из значительнейших моментов в книге. Де Мартино, выступая против оценки магизма, сформированной негативными стереотипами, переопределяет и уточняет собственную линию мышления, пересматривает свой метод, опирающийся на оригинальную интерпретацию сравнительных исследований. «Диалог», в который он вступает с Гегелем, выходит за границы полемики с одним из «крупных имен» западной философской мысли, его масштаб значительно больше. Сильная сторона его заключается в отказе от восприятия инаковости в духе этноцентризма и требовании радикального обновления сознания; обновления, толкователем и пропагандистом которого призван сделаться этнолог, вплетающий в ткань истории ту нить, которой в ней все еще недостает – историографию «примитивных» цивилизаций.
Де Мартино ставил себе целью пролить свет на драму бытия, которая в эпоху магизма становится культурной задачей, «центром истории и залогом свободы». Свобода – ключевое слово для блестящего финального синтеза; свобода, которая для магизма означает освобождение человеческого присутствия-в-мире от господства темных внешних сил, стремящихся подчинить его себе, добившись его отчуждения от самого себя. В этой перспективе выстраивается линия исторической преемственности между миром магизма и нашим миром вместо жесткого противопоставления, характерного для гегелевской позиции. Здесь уместно будет привести фрагмент столь же краткий, сколь и полный смысла, из очерка «Представление и опыт личности в магическом мире», написанного Де Мартино в 1946 г., который можно понимать как своего рода рефлексию над тогда же появившимся «Магическим миром»:
Если бы магический мир не был открыт задаче формирования индивида посредством отличения его от мира и сохранения его в нем, мы сегодня были бы лишены самых элементарных оснований присутствия, а значит, и необходимых предпосылок для рожденных историей произведений культуры[20].
Автор указывает на творения западной цивилизации, корни которых восходят к магической драме: его взгляд устремлен преимущественно на понятие «определенного и гарантированного» присутствия, которое, благодаря осознанию нашего культурного долга перед магической эпохой, может быть полностью интегрировано в исторический процесс и перестанет восприниматься как некоторая природная данность. Таким образом, исторический анализ расширит сферу своего применения, обретя способность восходить от «продукта» к «драме продуцирования».