.
Исследование магизма начинается с анализа особых психических состояний, встречающихся в самых разных культурных контекстах. Состояния эти в разных обществах именовались по-разному: olon, latah, амок. В них присутствие лишалось своей целостности и контроля над собственными действиями под влиянием непривычных и/или пугающих явлений, которые в конце концов завладевали им и подчиняли его себе. Так, человек в состоянии латах, внимание которого захватывало колыхание ветвей под действием ветра, начинал пассивно подражать этим движениям, сам превращаясь в качающееся дерево. Распад присутствия порождает слитность, общность (coinonia) с внешним миром, иначе говоря, подвластность неконтролируемым импульсам.
Магия появляется, чтобы подчинить кризис присутствия культурной дисциплине, облечь его в определенные формы ритуализованного поведения, придать ему социально одобряемый облик, который позволил бы предотвратить дальнейшее его распространение: ее появление полагает начало магической эпохе в истории цивилизации. Магические институты могут способствовать избавлению, если бытийный кризис осознается как проблема, нуждающаяся в решении; напротив, обострение экзистенциальной угрозы априори исключает возможность культурного контроля и, вследствие этого, «ничто наступает».
В мире магии динамика истории определяется переходом от одного полюса – кризиса «вот-бытия» – к другому, реинтеграции его в культуру. Установление отношения между «присутствием в мире» и «миром, который делается присутствующим» составляет кульминацию той драмы, в ходе которой магизм обретает свое место, появляется на свет в человеческой истории[8]. Эту особую форму историчности можно понять только при помощи герменевтических инструментов, отличных от тех, которыми пользуется западная цивилизация, опирающаяся на собственное понятие об историческом развитии и, следовательно, на соответствующие ему оценочные критерии. Осознание относительности этих последних – а равно и любых других вещей, созданных человеком, – является необходимой предпосылкой для того, чтобы открыться навстречу пониманию другого, отличного от самого себя, как субъекта культуры и истории. В противном случае на сцену вновь выходит стереотип примитивного дикаря, опутанного узами темного магизма в самом шаблонном понимании этого слова, своего рода