горячий обед. Она цепенела, видя из окна отцовской
машины километровые очереди за гуманитарным ке-росином в серые морозные январские дни, женщин, волокущих двадцатилитровые канистры с этим бес-ценным грузом, свежие могилы вчерашних школьни-ков во дворе своей школы – последняя дань уваже-ния народа погибшим на войне сыновьям.
Она цепенела, когда при ней ругали воров, грею-щих руки на обнищании народа, на разграблении всего того малого, что осталось после развала Союза.
У неё были молчаливые вопросы и к себе – смогла бы
она сделать хоть что–то сама, например, просто купить хлеба в это время? Был вопрос и к отцу, который
так и остался незаданным: а откуда это всё у нас?
Наргиз хорошо помнила то время, когда заканчива-ла школу – многотысячные митинги с пламенными ре-чами о демократии, исторической справедливости, ле-денящая душу правда о погромах армян в Сумгаите
и Баку, трагедия Спитака и Ленинакана. Именно в это
время отец, обыкновенный начальник обыкновенного
СУ – строительного управления, купил участок земли
под собственный дом. Состояния теряются и нажива-ются во время крушения империй. Рушилась империя, страна, миллионы оставались ни с чем, теряя всё нажи-тое, которое умело подбирали и использовали сотни.
Развал Союза Наргиз встретила двадцатилетней
студенткой, в уже выросшем, как по мановению волшебной палочки, собственном двухэтажном доме
12
с камином, зимним садом, биллиардом и баром
в подвале, двумя гаражами с двумя машинами. Тогда же отец открыл банк, президентом которого стал
старший брат Наргиз Левон. Когда Наргиз закончила
университет, в самый страшный 1993 год, год самых
кровопролитных боёв и перехода на национальную
валюту, в пересчёте на которую проданная за рубли
автомашина оказывалась равной ячейке яиц, отец подарил ей валютный счёт с круглой суммой.
Но делать деньги она не умела и не любила думать
о них. От цепенящих душу вопросов она убегала в книги, в свою любимую биологию. Другого ничего своего
у неё не было. Не было личной жизни. Кто из простых
смертных мужчин решился бы приударить за ней, по-ухаживать. От неё шарахались, как от прокажённой.
Одиночество в замкнутом кругу угнетало Наргиз, не представлявшую, что можно сделать, чтобы вырваться из тисков изоляции. И показалось, что замужество с Давидом – это единственное и естествен-ное решение её проблем. Пусть за нелюбимого замуж, пусть за «дезертира», зато будет уже что-то