дошли слова:
– Ну что скажешь, дочка?
Она нашла глазами Давида и, глядя в его круглое
лицо с убегающим взглядом, сказала:
– Я не люблю Давида. И никогда не смогу полюбить человека, который способен бросить страну, мать, отца в трудный час. Завтра он точно так же бросит жену и детей. И найдётся тысяча объяснений для
обыкновенного малодушия и трусости.
Она закрыла глаза, задохнувшись от накатившейся
волны внезапно наступившей тишины. Услышала веж-ливый скрип стула. Это был Давид. Он молча ушёл.
За ним так же тихо стали подниматься остальные. Через десять минут в зале не осталось никого, кроме неё
и близких.
Отец всем сделал знак выйти, но Левон остался.
Отец молча встал из–за стола и направился к Наргиз.
– Папа, я всё объясню, – срывающимся голосом
начала Наргиз.
И не закончила. Пощёчина согнула её пополам.
– Убери руки с лица! Быстро! – заорал Акоп Левонович.
Наргиз убрала руки и попыталась выдавить члено-раздельно:
– Он… мне сказал…
И вскрикнула от боли – другая сильная пощёчина
свалила её наземь. Левон бросился к отцу, схватил его
17
за руки. Тот, вдруг обмякнув, со стоном приник к сы-ну:
– Какой позор! Дегенератка… Вот что наука делает
с женщинами… Книги, аспирантура… Они их превращают в гадюк. Я же спросил её, хочет она замуж или
нет. И эта змея сказала: «Я согласна».
Последовали трёхэтажные ругательства в адрес
Наргиз, жены, тёщи и родни по женской линии. Наргиз вдруг стошнило. И отец тут же встал и быстро
ушёл. Левон, бросив на сестру злой взгляд, пошёл бы-ло за ним, но потом вдруг остановился и раздражённо
спросил:
– Что тебе сказал Давид?
Наргиз опять стошнило, и она зашлась в кашле. Левон вышел, хлопнув дверью. Наргиз, шатаясь, встала
и поднялась к себе в комнату. В доме будто только что
кто-то умер. Слышался приглушённый плач матери.
Вот уж кого Наргиз сейчас хотела видеть меньше
всего. Ограниченная и истеричная, с замашками «кня-гини», вышедшей из «грязи», мать никогда не понимала свою дочь, изводя её придирками и упрёками, будто
мстя дочери за её отличную учёбу, свободный английский и безукоризненный русский, самобытность, тон-кую натуру и раскосую, смуглую красоту.
Наргиз ополоснула лицо в ванной, примыкавшей
к её комнате, и хотела поменять испачканное платье, как в комнату постучали. Это был Минас.
– Наргиз, девочка моя, собирай вещи. Отец уже